…Все последние дни тяготили Анну мысли о предстоящем, не давали спать ночами. Мысли эти, по нерву, который обязательно соединяет хорошую хозяйку со всей её скотиной, передавались корове и телёнку. Анна знала, видела и чувствовала это, даже стала… панически бояться входить в хлев… Поэтому, как только подступали к Анне воспоминания, вскакивала она с места, ненужно ходила по избе в поисках дела. …Причём из-за своей полноты ходила она с трудом, комично помогая себе взмахами полусогнутых рук, хорошо зная цену каждого шага.
– А он хоть придёт, не обманет? – тихо спросила Анна.
– Не обманет. Не должен…
Ждали Серёгу, того самого, к которому в половодье Емеля перевозил гостей.
Из отпускников Серёга в этом году приехал раньше всех, ещё по снегу, – ему надо было справить поминки по матери, которая умерла прошлой весной как раз в эту пору, немного не дожив до тепла.
У заботной покойницы в кладовке, среди прочего, имелся в запасе сахарный песок. Зная это, Серёга сразу по приезде поставил бидон браги, а уж как наладился, – целыми днями гнал самогон и пьянствовал.
…Серёга забарабанил в окно неожиданно и громко. В дом зайти отказался наотрез, стоял на улице, курил, перетаптывался на месте, давя ногами глубокий снег… Отошедший в сторону, в чёрном тёплом полушубке, без шапки, с рано облысевшей головой, с раскрасневшимся лицом, Серёга был виден в одно из окон во весь рост, отчего окно это походило на большой портрет, перечёркнутый крестовиной рамы.
В доме засобирались.
Пока Емеля, потерявший своё недавнее умиротворение, нервно пытался застегнуть куртку, Анна шепнула брату:
– …А чего он без шапки?
– Так что, что без шапки?!
– К корове, к коровушке ведь пойдёт.
– Ну?!
– Стельная она. Нельзя.
– Дура! – Он выхватил из рук сестры приготовленную верёвку и выскочил на улицу.
Серёга глянул на Емелю и улыбнулся, всё так же улыбаясь, поднял приставленный к стене дома, принесённый с собой, колун и поиграл им.
Они медленно пошли к двери, ведущей во двор. Уже совсем рассвело, а из-за леса поднялся красноватый глаз солнца, слегка порозовивший снег.
– Второй нож забыл, – спохватился Емеля.
– Пошли. Свой имею.
Когда вошли во двор и остановились перед хлевом, Емеля, делая на верёвке петлю, сказал решительно:
– Ударю всё же я. Там тоже надо умеючи. Другой череп проломит, убьёт на раз и кровь не выбежит. Надо по месту, оглушить…
– …Ладно.
Емеля открыл дверь в хлев, пахнуло навозом, теплом коровы. Корова, до этого спокойно лежавшая и размеренно жующая жвачку, испуганно вскочила. Отступила от двери сколько могла, натянув цепь.
Бычок был отделён от коровы дощатой перегородкой. Он входил в силу и тоже посажен на цепь.
В отличие от коровы телёнок доверчиво подошёл к переодетому в Аннину куртку Емеле; съев предложенный хлеб, благодарно лизнул руку.
– Ну и рога. Бояться надо, – успел сказать Серёга, когда Емеля затягивал на них верёвочную петлю.
…И как только затянул, – бычок… недовольно вздёрнул головой, отступил назад, почувствовав натянутую Серёгой верёвку, запрыгал из стороны в сторону, не жалея себя, забился головой и боками в стенку хлева и перегородку, из которой задней ногой вышиб доску. …Перепуганная корова шарахалась от людей, пытаясь развернуться, рвала из стены цепь; подняв хвост, видимо, от переживаний, хлопко клала на пол жидкие лепёшки.
Емеля, поймав момент, с трудом расстегнул на шее бычка цепь. Испуганно… придушённо выдавил:
