…Теперь кресты, памятники и могилки хорошо видно. Легко можно разглядеть искусственные (живых ещё нет) цветы в вазочках или литровых банках. По кладбищу прогуливается, проверяя, всё ли сделано, ветерок. Сосны одобрительно шумят кронами. А внизу, на вычищенной граблями земле, чуть дрожат их тени. Кладбище… дышит, легко-легко, освободившись от лишнего. В глубине бора умиротворяюще считает кукушка: ку-ку, ку-ку…
Вдруг кто-то тяжело надрывно закричал, заревел в истерике. Это на могиле матери зашёлся Серёга. Совсем по-бабьи, неожиданно тонким голосом, с причитаниями. Так, почти каждые похороны, выла одна зажившаяся старуха… Стало не по себе. Люди заторопились домой. Завёлся и быстро уехал автобус. …Иван Иванович остался. Он постоял немного в нерешительности, потом, так как плохо видел, то и дело натыкаясь на оградки, пошёл на голос Серёги.
4
Всё последнее время снятся Алёше кошмары. Вскакивает он каждую ночь на постели в полубреду, непонимающе шарит глазами по комнате, в которую, сквозь зашторенное окно, глядит фонарь. …Наконец, спустя минуту-две доходит до Алёши… что страшный шум, перехватывающий дыхание, – это всего лишь поступь и лязг товарного поезда, гремящего по расположенной вблизи дома железной дороге. Долго сидит Алёша на кровати, поджав под себя ноги, кутаясь с головой в одеяло. Роста небольшого, совсем как ребёнок. Сидит, смотрит куда-то расширенными от страха глазами. По телу – озноб. До слёз не хочется, страшно ложиться снова.
От прежнего Алёши остались только материны белые волосы, зачёсываемые назад, да голубые глаза, которыми наградил отец. Ненормальная бледность, исхудал, осунулся – и это в семнадцать лет! …Воображает сам себя Алёша неким вытянувшимся бледным растением, сорняком, которые появляются внутри сараев, бань, в полуразвалившихся старых домах, живут там почти в полной темноте и, конечно, постоянно ищут солнца.
…Уже не в первый раз снится поезд: один и тот же… один и тот же!.. Будто Алёша оказался на железнодорожных путях… Ночь. И по правую и по левую руку от него по нескольку полос рельс. Они блестят в свете фонарей и семафоров. Алёша стоит между двумя такими полосами в ожидании не видимого, но уже слышимого поезда. Отойти в сторону не может. Ноги подламываются, ноют, болью выворачивают голени и ступни. В глаза ползут мошка, комары, в уши ползут – облепили всё залитое потом лицо, оно зудит от насекомых, горит от укусов… А сил, чтобы поднять руку и стереть гнус, нет.
…Слепя фарами, приближается несоразмерно огромный поезд, слышно его дыхание, пахнущее тёплым шлаком, угрожающе быстро накатываются отполированные в долгой работе чугунные жернова колёс…
В поту каждый раз просыпается Алёша во время такого сна. Ошалело отстукивает сердце, колет, жмёт, бьётся в бок и грудную клетку, хочет вырваться, словно бабочка, ловко накрытая стаканом.
Алёша проснулся! Полежал немного, приходя в себя. Посмотрел на соседнюю кровать: друга Серёги, с которым они снимают комнату, нет. Полежав ещё, встал и босой вышел в коридор. Глянул на дверь хозяйской комнаты. Похоже, как он и думал, хозяйка тоже уехала. Алёша прошёл на кухню, долго пил из-под крана, хватая струю ртом, но жажду не утолил. Побрызгал ощутимо холодной водой в лицо, на грудь, смочил волосы и загладил их назад.
«Почему сегодня не слышно поездов?» – только сейчас Алёша заметил, что на улице мёртвая тишина.
