Сгусток тьмы умчался со скоростью черного света, преодолевая за микросекунды расстояние от Лондона до Москвы.
Сгусток тьмы приближался к кремлевскому кабинету, где работал над бумагами Президент Троевидов. Сгусток был готов ударить в серебряные купола Архангельского собора, ворваться в кремлевский дворец.
Навстречу черному сгустку ринулся Светоч, который сидел в приемной и перелистывал журнал «Метрополитен», те страницы, где рекламировались часы «Патен Филипп».
Светоч отбросил журнал и ринулся навстречу сгустку тьмы. Его искусственный глаз из горного хрусталя источал пучок лучей. Светоч из всего спектра выбрал нежно золотистый луч. Встреча произошла над Вышним Волочком. Светоч пронзил сгусток тьмы лучом горного хрусталя. Ком сгорел, как падающий метеорит. В тверских деревнях видели загадочную небесную вспышку, осветившую леса.
Президент Троевидов подписывал указ о передаче магнату Шаронову, былому соседу по даче, нескольких газовых месторождений на Ямале. Леонид Леонидович отвлекся от документов, наблюдая, как с потолка оседает пепельная пыль.
Подполковник Александр Трофимович Верхотурцев проснулся в палате московского военного госпиталя и увидел на тумбочке букет роз. Алые цветы стояли в стеклянной вазе, в каплях воды, пахли прохладной оранжереей. Глядя на розы, Александр Трофимович услышал звон взлетающего штурмовика. Боевой аэродром в окрестностях московского госпиталя отсутствовал. Однако продолжал действовать открытый Верхотурцевым закон, согласно которому звук самолета превращался в цветок. Роза порождала звук взлетающего самолета.
За неделю, пока длилось обследование, Александра Трофимовича помещали во множество аппаратов. Обвешивали чувствительными датчиками. Томограф, в поисках аномалий, лучом рассекал его мозг на множество тонких слоев. Ему вводили в пищевод крохотную телевизионную камеру. На черных листах фотопленки отпечатывался его скелет. Ультразвук просвечивал сердце, почки и печень, как гидролокатор подводной лодки просвечивает морское дно. У него брали все жидкости, из которых состояло тело, даже слезы. Врачи заглядывали на дно глазных яблок. Изучали хрусталик глаза. Психологи предлагали множество тестов, которые пугали своей простотой и таящимся в них подвохом.
Врачи докапывались до самых малых изменений, что произошли с ним во время падения в Средиземное море. Но не смогли обнаружить ту новую сущность, что поселилась в нем во время круговерти, когда смерч рассек ему грудь и вкатил под сердце таинственный шар, загадочный плод. Психологи ничего не знали о непорочном зачатии, случившемся в сумраке ревущего смерча.
Александр Трофимович лежал в палате, смотрел на чудесные розы. И ему казалось, что здесь побывала прелестная женщина, и он благодарно целовал усыпанные кольцами руки.
В палате появился доктор, весь в белом, и офицер в накинутом на плечи халате. Халат скрывал звание.
– Подполковник Верхотурцев?
– Так точно.
– Александр Трофимович, вам надлежит явиться в Кремль, где вам будет вручена правительственная награда. Награду вручит Президент. Вам достаточно часа, чтобы собраться? Машина вас ждет внизу.
Когда Александр Трофимович сквозь Троицкие ворота попал в Кремль и двинулся среди золотых и серебряных куполов, он пережил внезапное головокружение. Вдруг понял, почему воевал в Сирии, сутками лежал в укрытие, без воды и хлеба, наводил авиацию на скопление пехоты и танков. Самолеты, взлетавшие с базы Хмеймим, поднимались отсюда, из Кремля. Здесь загружались бомбами и ракетами. Здесь пилоты садились в кабины, взлетали, взяв курс на Пальмиру и Алеппо. В сирийском небе летели золотые и серебряные купола, пикировали на дороги, наносили удары. А потом возвращались в Кремль, раскрывали тормозные парашюты и опускались на кровли соборов. Под пыльным сирийским солнцем тускло сияли не самолеты, а купола кремлевских соборов.
