– Сана! – крикнул я. – В котором часу мы обедаем?
Сана появилась на пороге. На лбу ее синела миалевая лента биодиктофона.
– Да?
– Не пора ли обедать?
– Еще двадцать минут. Не стоит делать исключения для первого дня. Пусть все будет так, как здесь заведено.
– Кем? Элефантусом?
– Да.
Хм, а мне казалось, что здешние порядки устанавливаются Патери Патом.
Между тем за дверью послышался звон посуды – наверное, Педель уже накрывал на стол. Я вдруг представил себе, как мы будем сидеть друг против друга за белоснежным столом в этой огромной, залитой ледяным светом комнате…
– Могу я видеть доктора Элиа?
– Разумеется. Тебе что-нибудь неясно?
– Да нет, но разве мы не могли бы обедать вместе, как и прежде?
– Я думала, у тебя сохранилась антипатия к Патери Пату.
– Ерунда. Он мне аппетита не портит. А разве Элефантус не прогнал его?
– Патери Пат – светлая голова. Доктор Элиа очень дорожит им.
Я пожал плечами.
– Ужинать мы будем вместе. – Сана исчезла.
Ох уж эти мне отношения, когда тебе десять раз на дню подчеркивают, что исполняют малейшее твое желание, а на самом деле навязывают все, до последней паршивой книжонки, до мельчайшего сервис-аппарата для подбирания окурков. Даже моего Педеля изуродовали якобы мне в угоду. Я оглядел комнату. Белое с золотом. Да еще какая стилизация! – под благородный древний ампир. Который раз уже к этому возвращаются? Шестой или седьмой. Бездарь какая! Своих мыслей не хватает. И мою железную скотинку отделали под старинную бронзу, как… Как что? Я где-то совсем недавно видел этот темный тяжелый цвет. И не мог припомнить, где именно.
Между тем дверь распахнулась, и Педель, как обычно, легкий на помине, вкатил овальный обеденный столик, уставленный прозрачными коробками с едой.
– Консервы? – спросил я.
Я так привык к консервам, что трудно было бы сказать, что они мне надоели.
Сана вышла в белом обеденном платье.
– Нет, – сказала она, усаживаясь. – Все свежее. Готовится в центральном поселке каждую неделю. Кстати, составь себе меню на ближайшие десять дней.
– Возьми это на себя, если тебе не трудно.
Она наклонила голову. Кажется, я доставил ей удовольствие.
– И потом, знаешь, лунный свет мне положительно мешает спать. Сотвори какое-нибудь чудо, чтобы луна исчезла.
Она посмотрела на меня почти с благодарностью:
– Я распоряжусь, чтобы на ночь потолок затемнялся. Тебя это устроит?
– Я не требую аннигиляции всей лунной массы. Для меня достаточно и локального чуда.
Ага, вот и «сезам, откройся». Теперь все будет просто – мне только время от времени придется придумывать какой-нибудь повод для заботы обо мне. Это ее займет. Надолго ли?..
Вторую половину дня я занимался с Педелем. Изредка мной овладевало беспокойство, я подходил к двери и поглядывал, что делает Сана. До самой темноты она просидела в глубоком кресле, не снимая со лба миалевой полоски и не отнимая руки от контактной клавиши биодиктофона. Но панелька прибора была мне не видна, и я не знал, диктует она или просто так сидит, предаваясь своим мыслям. Почему-то я был склонен предположить второе.
В конце концов я тоже уселся в кресло, попросил Педеля оставить меня в покое и надвинул на лоб миалевый контур. Вид у меня был достаточно глубокомысленный – на тот случай, если бы Сана неожиданно появилась в комнате, – так что я мог спокойно отдаться безделью. В углу бесшумно возился Педель – у него, видимо, появились какие-то соображения по поводу имитирующей схемы нашей будущей машины, и он придавал ей наиболее компактный вид. Я все смотрел на него и вспоминал, в честь чего же он окрашен в этот темный, до коричневого оттенка, бронзовый цвет. И еще мне хотелось есть.
