Мои мышцы скручивает от ужаса. Эвейвианская армия всегда была сильной и хорошо подготовленной, даже в тихие времена. Однако будут ли мои однокурсники-виверны, которые закончат обучение через месяц, и правда готовы к войне? Могу поспорить, самое жестокое, что они предполагают увидеть в своей жизни, будучи солдатами, – это местных мелких преступников, ну, может, еще пиратов или наемников. Война же – это совершенно другой зверь.
Не зная, чего хотели те шаманы, королева может начать обвинять империю, решив, что это ответ на то, как она наказала всех рожденных шаманами за несчастный случай с ее родителями.
Однако, если я смогу узнать истинную причину атаки и предоставить эту информацию королеве, это может как предотвратить войну, так и вернуть мне мое место рядом с Кендарой. Если бы я была Тенью королевы, это была бы как раз та информация, которой мне необходимо владеть в любом случае. Разве есть способ лучше доказать свою верность?
Со вздохом закрываю лицо руками. Какую надежду на успех в этом деле я могу иметь, если не смогла даже остановить одного шамана, который ранил Саенго?
В конце коридора со скрипом распахивается дверь, но мне не видно ее из своей камеры. Проклятия и ругань наполняют воздух, и я узнаю голос татуированного. Секунду спустя дверь захлопывается так резко, что стены моей камеры содрогаются. Перед дверью моей темницы появляется хромающая девушка, худая и взъерошенная, огромное красное пятно уже превращается в синяк на ее щеке.
Стражник снаружи отпирает дверь моей камеры и делает жест, заставляя девушку войти. Его ключи звенят, когда он снова запирает замок следом за ней. Девушка опускает ведерко, наполненное травами, связанными в охапку. Затем она выпрямляется, и я вижу, что ее глаза яркого изумрудного цвета. Шаманка. Земельница.
Ее глаза замирают на моих, едва заметно сужаясь. Какая-то эмоция мелькает на ее лице, но исчезает слишком быстро, чтобы ее распознать. Она отворачивается. Понимая, что она тоже здесь заключенная, я не виню ее за подозрительность.
– Ты… – дрожь в ее тихом голоске заставляет меня съеживаться. – Ты и правда…
– Пять минут, – заявляет стражник, обрывая ее.
Она вздрагивает, поджимая губы. И забывает о своем вопросе, когда делает шаг навстречу мне.
– Прежде чем уехать, принц Мейлек попросил меня осмотреть твои раны.
– Ты лекарша?
– Вроде того, – она указывает на свое ведерко с травами. – Но я не светосшиватель. Да это и не важно, потому что у меня больше нет фамильяра, – ее голос становится еще тише, однако горечь все равно пронизывает ее слова.
Шаманы не могут воспользоваться своей магией без фамильяров. И хотя я никогда до конца не понимала, как это работает, все равно знаю, что фамильяры являются духами, к которым нельзя прикоснуться и с которыми нельзя связаться без медиума, но только до тех пор, пока те не привязаны к шаману. Тогда они становятся физическими посредниками, соединяющими шаманов и их магию. И я понятия не имею, что все это значит для меня теперь.
Когда-то фамильяры были так же распространены в Эвейвине, как и рожденные шаманами. Когда же долина Крайнес превратилась из цветущего горного оазиса в жуткую тюрьму, фамильяров начали либо убивать, либо сажать в клетки отдельно от их шаманов. Однако те фамильяры вскоре погибли, пораженные болезнью Мертвого Леса. Болезнь, которая затрагивает только фамильяров и от которой нет лечения, появилась несколько десятилетий назад, и ни король, ни верховный магистр не смогли этого объяснить.
