При виде столь пренебрежительного отношения к вещи, ценной тем, что без нее в хозяйстве обойтись никак невозможно, у Стаси от изумления округлились глаза; она ахнула, всплеснув руками, как белая лебедушка крылами, но вовремя сообразила, что этим недоумкам ее испуг только на руку, спешно зажала рот ладонями, пряно пахнувшими коровой и парным молоком.
– Иди сюда, – все же не смог осилить звериного инстинкта Каспар, увидев раскрасневшееся лицо девушки, цепко ухватил холодными пальцами ее за тонкую кисть и нагло потянул к себе. – Сегодня ты будешь моей, – заявил он, заметно дрожа худосочным телом. – Веди меня на гумно… милостивая барышня, – трясущими губами пробормотал он. – И поторопись.
Стася уперлась босыми ногами в траву, но силы были неравны, хоть блондин и был здоровьем явно обделен; девушка заскользила следом за ним босыми подошвами по траве.
– Не смейте трогать мою девочку, – натужно закричал, брызгая теплой слюной, старый Мангулис; голос его сорвался, он закашлял и уже тише сказал: – Отставь Стасю в покое… негодяй.
На него обратили внимание, захохотали, заулюлюкали, тыча пальцами в запыхавшегося старика, которому уже не доставало воздуха, чтобы кричать, и он только хрипел, задыхаясь. Страшно тараща белесые глаза, глубоко запрятанные в морщинистых глазницах, со страданием на постаревшем за какие-то минуты на десяток лет лице Мангулис от бессилия беспорядочно взмахивал руками, стараясь донести до бандитов свою невысказанную мысль. Его старенькая, но чистая, с любовью заштопанная руками дочери светлая одежда, в которой он выходил из дома только для работы с пчелами, была местами сильно испачкана зеленью травы. Но это теперь его совсем не волновало, не имело для него никакого значения, потому что его единственная дочь находилась в опасности: он падал, с трудом поднимался и вновь упорно шел вперед, покачиваясь от усталости.
– Не… трогайте… ее, – умолял он шепотом. – Оставьте… мою… доченьку… в покое.
– Чего это ты бормочешь там, старик? – поинтересовался с кривой ухмылкой Дайнис и скорым шагом двинулся навстречу, на ходу скинув автомат с плеча и взяв холодный увесистый металл в правую руку. – Не слышу.
В этот момент громко вскрикнула Стася, которую настырно продолжал тянуть на гумно Каспар, свободной рукой нетерпеливо расстегивая ремень на галифе.
– Изверги! – выкрикнул Мангулис, собрав остатки последних сил.
Сквозь мокрые от слез и пота глаза смутно, как в тумане, он видел увеличивающуюся в габаритах и без того крупную фигуру бандита, его рыжие конопушки, которые слились в одно целое; и отвратительное черное лицо бандита вдруг сделалось на вид до того ужасным, что старик содрогнулся.
– Бог вам этого никогда не простит. Все сгорите в адском пламени… чертово семя.
– Заткнись! – рявкнул озлобленно Дайнис, коротко размахнулся и ударил ручкой автомата старика в лицо, отчетливо услышав, как у того хрустнули слабые кости носа.
У Мангулиса из носа брызнула горячая кровь, и он без чувств опрокинулся на спину, всплеснув руками. Его шляпа далеко отлетела в сторону.
– Тя-атенька-а! – не своим голосом завизжала Стася, было кинулась к нему, но Каспар держал ее крепко.
Опалив парня ненавистным пламенем своих разом потемневших глаз, девушка до крови прикусила нижнюю губу и в ярости так ударила блондина острым коленом в пах, что тот от невыносимой боли согнулся, держась двумя руками за промежность, и тотчас рухнул на бок в траву. Скрючившись в позе зародыша, Каспар катался по земле, скрипел зубами до крошева во рту.
