. Завтра, после церемонии моего сожжения, вы почувствуете себя плохо. Вскоре у вас отнимутся руки и ноги. Затем, парализованный, вы потеряете способность говорить. Посчитав умершим, вас похоронят заживо. Вы умрёте в муках, кардинал. Умрёте в ясном сознании, задыхаясь, не имея возможности пошевелить руками и ногами и не в силах выдавить из непослушных уст ни одного слова. Вы умрёте, понимая, что навсегда исчезаете из этого мира – отягощённая злом душа ваша не сможет переродиться и погибнет. Вы слишком много грешили, кардинал, и чаша терпения господа нашего переполнилась. Прощайте…
В нашем мире возможно всё…
Если же кто–то вам скажет,
что что–то невозможно –
значит, он просто
недостаточно сильно этого хотел…
Андрей неподвижно сидел на пригорке у излучины широкой полноводной реки, скрестив ноги в позе лотоса, и отстраненно наблюдал за скрывающимся в густых сибирских елях багрово-красным закатным солнцем. Закат пламенел багряными отблесками на редких кучевых облаках, бесформенными хлопьями рассыпавшихся по вечернему небу. Конец лета в этом году выдался в Сибири необычайно жарким, и в душном неподвижном воздухе стоял пряный запах выгорающей на солнце хвои, разбавленный терпким густым ароматом сибирского разнотравья. С пригорка открывался достойный кисти художника вид на бескрайнюю тайгу, неподвижными зелеными волнами взбирающуюся на редкие сопки и величаво уходящую вдаль, за горизонт. Внизу, под пригорком, на длинной песчаной косе покачивался на мелких ленивых волнах вытащенный носом на берег и привязанный к колышку, чтобы не унесло течением, большой надувной темно–зеленый катамаран.
За спиной мужчины треугольным брезентовым конусом из густой травы выглядывала старая, видавшая виды армейская шестиместная палатка, прочно закреплённая вбитыми в землю алюминиевыми колышками. Рядом, в предусмотрительно выкопанной ямке, обложенной каменными окатышами, горел небольшой костерок. Над костром в закопчённом котелке с плоским дном, закреплённом на невысокой тонкой треноге, булькала уха, разнося по пригорку ароматные запахи пшена, специй и вареной рыбы. Лёгкий, почти незаметный дымок теплым потоком поднимался вертикально вверх, чтобы сразу же рассеяться без остатка в синей закатной вышине. Летний жаркий день уходил, сменяясь благословенной вечерней прохладой. Природа, убаюканная тишиной, засыпала, и мужчина наслаждался последними минутами уходящей безмятежности. Быстро темнеющее на востоке небо редкими проявляющимися звездами уже мостило дорогу ночи. Пройдет ещё немного времени, и вслед за ушедшим солнцем над вершинами елей пронесется первый порыв прохладного ночного ветерка. А это значит, что сейчас придётся вставать, снимать с костра горячую наваристую уху, ужинать и ложиться спать, чтобы с первыми лучами утреннего прохладного солнца вынырнуть из палатки в зябкий рассветный туман, доесть остатки остывшей ухи, промыть в холодной речной воде котелок и ложку, уложить чистую посуду в специальную сумку в катамаране и, закрыв глаза, с головой нырнуть в черную рассветную речную заводь…
Очередное утро в тайге прошло для Андрея так же, как и все предыдущие на протяжении последних двух недель добровольного одиночества. Традиционное купание освежило, прогнав остатки сна, короткий яростный десятиминутный заплыв против течения разогрел мышцы, к окончанию водных процедур слегка гудящие от нагрузки, и мужчина снова занял своё излюбленное место на пригорке, сев лицом на восток, скрестив под собой ноги и положив на них руки ладонями вверх. Ритуал встречи солнца, как и ритуал его проводов, не изменился ни на йоту за две проведенные на этом холме недели. Вдали от цивилизации, один на один с дикой природой, Андрей медитировал, сливаясь с миром, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Забыться в единении с природой – что может быть прекраснее? Холодные капли воды стекали по обнаженному телу, не успевая высохнуть в прохладном утреннем воздухе, сбиваясь в тонкие струйки в ложбинках на кубиках пресса, перевитых жгутами мышц предплечьях, и собираясь в лужицу под примявшей траву неподвижной мужской фигурой.
