– Пирит!
– Ну, что ещё?
– Скажи, а ты уверен, что всё, что мы …провернули, придумали мы сами? Я сам ни за что не мог бы додуматься до такого, Пирит! Я даже не мог согласиться на это! Но я сделал это! Я не понимаю себя, Пирит! Мне так одиноко! – Петрус тихонько заплакал.
Пирит мысленно осыпал его проклятиями. Окружающие тактично не приближались к беседующим братьям, но и не сводили с них глаз. Оценивали каждое слово, каждое движение. А этот болван затеял игру в поддавки! Угораздило же меня с ним связаться! Нет, он не помощник в моих планах! Ещё этот идиотский наряд с черепами! Клоун! Кривляка! Даже перед химерой стыдно, у них совершенно не принята подобная безвкусица!
– Беда мне с тобой! Ну, что ты за слабак? Да, это сделали мы с тобой! Мы герои! Мы победители! Посмотри вокруг, и ты убедишься! – Пирит широким жестом охватил всю их, в общем-то, невеликую процессию, в заключение обняв брата.
Но тот дёрнулся, сбросил его руку и, заговорщицки понизив голос (слава Создателям!), прошептал.
– Да, мы победили. Но вдруг… Мне пришла мысль, что так же ощущают себя овцы, которых выгоняют на свежий выпас. Они не подозревают, что их пасут…
Пирит немного помолчал, будто накапливая слова. Потом ответил, сковав лицо корой неподвижности, это было удобно.
– Ты размазня! Наши Божественные предки были повелителями Стихий. Ты хоть иногда об этом вспоминай! Кто может нас пасти? Что ты мелешь? Мы хозяева жизни! И никто не помешает нам! Иначе мы зальём эту землю кровью!
У Пирита не было иного выхода, кроме как успокоить слюнтяя-братца. Взгляд, которым Кора наградила его за последние слова, не смутил его. А химера автоматически вычленила в его тираде вопрос и так же автоматически мысленно ответила на него.
Она устало прикрыла глаза.
Зря она не поверила тому странному уличному фокуснику, явившемуся к ней с утра, сразу после ухода мужа!
Этот обтрёпыш, босой, весь в клочьях нависавших на глаза грязных волос, сперва весьма развлёк её, жонглируя различными предметами. Вазы и яблоки, серебряные ножи и кубки то зависали в воздухе, то исчезали; то вдруг он вынимал их из своих обтрёпанных рукавов! Приходилось только надеяться, что вынимал всё, что запрятывал.
Но когда Кора, бросив ему одну за другой три золотых монеты, подняла уж костистую лапку, чтобы дать знак: «Довольно! Можешь удалиться!» – грязнуля замер, уставившись в пол. Потом выколупнул из-под своих ног, прямо из дворцового мозаичного пола, три небольших, с ладонь, плоских камня, выпиленных из розового песчаника. И, чуть помедлив, потребовал за них ещё три золотых монеты.
Золотых монет было не жалко, у Коры их было много, но её обуял дух противоречия.
– Три золотых за испорченную мозаику? Ты в своём уме, бродяга? – по-хозяйски вознегодовала химера.
– Письмена на этих камнях для тебя дороже трёх золотых, – прозвучал вкрадчивый ответ. – Если, конечно, тебя интересует судьба мужа, собственная судьба и судьба твоего народа. И поторопись, пока ещё не поздно.
– Что там может быть на этих камнях? Никакие это не письмена, а просто природные извилины! – Кора ходила по этим полам сотни раз, но не всматривалась. Голова её всегда была посажена высоко.
Но бродяга твердил, что на её полах отыскал самое настоящее предсказание. Которое теперь она должна купить у него, раз не умеет видеть сама. Кора была озабочена ожиданием сводок от мужа и не придала значения неблагозвучным завываниям этого глупца.
