Поначалу Гобоян был категорически против того, чтобы Миша уезжал, тем более в город. Он всегда скептически отзывался о нём и его публике, называя тех оплотом безнравственности. Более того, Михаил замечал, как старик начинал нервничать лишь только мужчина заводил речь о том, что он хочет познакомиться с тем, как организована жизнь в государстве, посмотреть на оплот его правления и каменные стены башен. Старик ворчал, что в том нет никакого толка. Если Миша видел правление в своём мире, то должен был бы знать, что отличия могут быть лишь в цвете мантий. Во всём другом государи до смешного схожи, даже если это и не бросается в глаза сразу. И риск опалить крылья о блеск власти тем выше, чем ближе к нему подлетаешь! Тем не менее, мужчина не оставлял настойчивых попыток и в результате своего добился. Он вырос в эпоху индустриализации и развития компьютерных технологий, когда человек привык получать необходимую информацию простым нажатием кнопки. Здесь такой кнопкой мог бы оказаться Гобоян, но тот хранил в себе сведения похлеще банковского сейфа. А тяга Миши к информации об окружающем никуда не делась. Он не мог жить, полагаясь исключительно на благосклонность старика и слепой случай. Он хотел действовать. И в тот раз старик махнул рукой: – Езжай на все стороны!
Миша добился своего, а ведь такое раньше с ним случалось нечасто. Конечно же, предоставленный отныне куда чаще самому себе, он размышлял о переменах, которые происходили с ним не только во внешности и остроте органов чувств, но и в характере. Многое из того, что он сегодня воспринимал как само собой разумеющееся, ранее навеяло бы на него страх. Ведь он никогда не ввязывался в конфликты и при случае сторонился проблем. Доходило до того, что зачастую он не решался требовать сдачу в магазине, если продавец вдруг забывал её отдать. Михаил не умел настаивать на своём, предпочитая уходить от трудностей с головой в тень, где вопрос если не сегодня, то завтра как-нибудь да разрешится без его участия.
То ли дело теперь. Теперь он мог и хотел бросить вызов. Он разговаривал, не пряча собственный взгляд на земле, а смотрел собеседнику в лицо. Он умел и, главное, желал отстаивать собственные мысли и интересы даже перед тем, кто заведомо был сильнее его. Не юлил, а выражал готовность бороться до конца, что оценивали все, с кем он имел дело.
Вполне возможно, заключал Миша, происшедшие перемены явились лишь реакцией на новую реальность. Где по-другому крайне трудно прожить. Где суровые, но очень правильные законы общества гласят ни о том, что победу может одержать и хитрец, а о том, что лишь сильный духом достоин победы. И не одержит он её сегодня, значит, возьмет своё завтра, всего лишь потому, что жизнь любит сильных и правых. Ведь, как рассуждали местные жители, хитрости век совсем не долог. Тот примитивный, не обросший условностями, суд, что вершился у столба в один день, действительно был для лукавства опасен. Далеко не всякому прохиндею удавалось от него сбежать. Прежний мир Миши таким похвастать не мог.
Однако, что касалось самого Миши, то, скорее всего, его настоящий характер только сейчас и просыпался заново. Давным-давно из-за свалившихся на него проблем со зрением и многочисленными болезнями, воля оказалась сломленной ещё на самой заре жизни. Он был подавлен и свергнут с того пути, что так желал. Он не стал цирковым артистом, не стал смельчаком, заигрывающим со смертью. Вместо этого, он опустился на дно жалости к себе и спрятался в тени спин других.
