Место это, называемое Верхним Станом, отличалось удивительной живописностью. Берег, который спускался к реке пологими уступами, зарос пахучими травами и удивительной крупноты ромашками. Подножье угора с одной стороны окаймлялось ручьём. Вдоль ручья раскинулись совершеннейшие джунгли, а выше, там, где обнажились рыжие валуны известняка, в каменистую почву вцепились корнями вековые сосны. В бору и по сию пору не вытоптаны разноцветные мхи, а маслят по хорошей погоде столько, что ногу негде поставить. По левую сторону угора тянутся вдоль реки дубовые и берёзовые рощи, перелески образуют круглые поляны, на вырубках тьма земляники. Рай, одним словом.
Обычно деревенские называют горожан, купивших у них жильё, дачниками, хоть те зачастую живут в крестьянских избах, держат кур и сажают огороды. В Стане горожан называли «художниками» – по профессиональной принадлежности жителей двух домов.
Лет пятнадцать назад, сплавляясь по Угре на байдарке, Флор Журавский, сейчас известный в Москве художник, а тогда недавний выпускник «Суриковки», заприметил старый собор и окрестную красоту. Флор и вбил здесь первый кол будущего посёлка. Но опять же – какой посёлок? Всего пять домов дачного типа, из которого пятый и вовсе был баней.
Однако вернёмся в ту сумасшедшую ночь, с которой мы начали наше повествование. Гроза не утратила силы, но отошла от Верхнего Стана, однако совершенно нельзя было понять – в какую сторону. Молнии вспыхивали и справа, и слева, и лишь южная часть неба (та, где по вечерам зависал над кладбищенской сиренью кровавый Марс) была глуха и темна. А север так и бесновался! Иной раз и яркого очерка молний не угадывалось, небо словно вспыхивало апельсиновым заревом, и сразу возникал злобный басовитый грохот грома. Зарницы высвечивали пойму реки, густые заросли Чёрного ручья, сосновый бор на том берегу и развалины церкви, конечно. Церковь парила здесь над всей округой.
Двое мужчин стояли на останках паперти, а потом, не сговариваясь, вошли под своды разрушенного храма. Можно описать их со стороны, но только описать, потому речь их, злобная и выразительная, заглушалась раскатами грома. Они были примерно одного роста, но один был худым, мосластым, и всё сутулился, словно пытался принять боксёрскую стойку, а второй – широкоплечий крепыш, по-бычьи наклонял голову. Круглая голова его была столь основательна, что вовсе не нуждалась в шее и держалась на могучем тулове исключительно под собственной тяжестью. Оба размахивали руками, били себя в грудь, что-то доказывая, словом, ругань шла на грани отчаяния. Мужчины уже вымокли до нитки, что, однако, никак не остужало их страстности.
Крича, круглоголовый наступал, а сутулый пятился в глубь церкви. Отдалённый гром заворчал и смолк, и тут же затеяли перекличку собаки. Оба скандалиста смолкли на минуту, озираясь и прислушиваясь, а потом с новым жаром возобновили спор. Речь сутулого выдавала в нём культурного человека, круглоголовый разнообразил свою речь ядрёным матерком. Хотя не исключено, что диплом о высшем образовании у него тоже имелся. Как говорится, высшее без среднего, кто их теперь разберёт?
– А я тебе говорю, что согласен, – твердил круглоголовый. – Нет у тебя всех денег – отдай те, которые есть.
– Да никаких у меня нет! Ты понимаешь человеческую речь? – отмахивался сутулый. – Я тебе внятно говорю, что всё сделаю сам.
