– Так мы только наживем себе неприятности. – Она принужденно улыбнулась. – Все будет хорошо, Петра; я же тебе говорила, помнишь?
– Но по тебе не скажешь, будто ты в этом уверена. Мне бы хотелось, чтобы ты по-прежнему спала со мной, а не с ним.
Алиеноре тоже этого хотелось.
– У нас еще будет на это время. Ты всегда будешь со мной рядом – всегда.
Она обняла Петрониллу, ища утешения для них обеих.
Петронилла пылко ответила на объятия, и сестры расстались только тогда, когда прибыли дамы со свадебного торжества, чтобы подготовить Алиенору к брачному ложу, и укорили ее за исчезновение. Алиенора представила, как закрывается от них щитом своего отца, и приняла вид гордый и властный, чтобы скрыть охватившие ее страх и бессилие. Потягивая из чаши вино с пряностями, она позволила дамам снять с нее свадебные одежды и облачить в сорочку из мягкого белого льна, а потом и расчесать волосы, пока они не рассыпались золотистой рябью до пояса.
Звук мужских голосов, возносящих хвалу Господу, возвестил о прибытии мужчин.
Алиенора выпрямилась и встала лицом к двери, как воин на поле битвы.
Первым торжественно вошел архиепископ Жоффруа в сопровождении аббата Сугерия и двенадцати хористов, распевавших хвалебный гимн. Следом через порог шагнул Людовик с Тибо де Блуа и Раулем де Вермандуа, а за ними – дворяне Франции и Аквитании со свечами. Пришел час не шумных гуляний, а достойной и торжественной церемонии, на которой будущий король Франции и юная герцогиня возлягут рядом на брачное ложе.
Людовик был одет в длинную белую ночную рубашку, похожую на сорочку Алиеноры. При свете свечи его глаза казались большими и темными, а выражение лица – тревожным. Архиепископ Жоффруа велел Алиеноре и Людовику встать рядом и взяться за руки, а сам начал читал молитву, прося Господа благословить брак, ниспослать супругам плодовитость и процветание. Пока звучала молитва, слуги Людовика установили у кровати маленький переносной алтарь.
Ложе освятили, обильно окропив святой водой, и после этого направили Людовика на левую сторону кровати, а Алиенору – на правую, чтобы обеспечить зачатие сына. Простыни были прохладными и хрустящими. Алиенора устремила взгляд на вышитое покрывало, ее волосы упали вперед, закрывая лицо. Она заметила среди собравшихся свидетелей таинства Жоффруа де Ранкона, но не смотрела на него и не знала, смотрит ли он на нее. Пусть все это поскорее закончится. Пусть наступит утро.
Наконец камердинеры удалили собравшихся из спальни, епископы и хор вышли последними, величественной процессией, с пением. Опустился засов, стихли голоса, и Алиенора осталась наедине с Людовиком.
Повернувшись к ней, он оперся на локоть, закинув руку за голову, и посмотрел на нее тревожно и пристально. Она поправила подушки за спиной и осталась сидеть. Другой рукой он разглаживал простыню, обводя контур одного из орлов. Его пальцы были длинными и тонкими; в сущности, они были прекрасны. При мысли о том, что он вот-вот к ней прикоснется, Алиенора задрожала от страха и желания.
– Я знаю, чего от нас ждут, – сдавленным голосом произнесла она. – Женщины объяснили мне мой долг.
Он протянул руку и коснулся ее волос.
– Мне тоже все объяснили. – Его пальцы коснулись ее лица. – Но это не похоже на долг. Я думал, что будет иначе, но это не так. – Он нахмурил брови. – Возможно, это неправильно.
Людовик склонился над ней, и Алиенора вся сжалась. Она предполагала, что беседа продлится дольше, но он, похоже, был готов приступить к делу, и можно было не беспокоиться, что обучение в монастыре оставило его невежественным.
