Когда выходили от Тимура, я еле передвигала ноги, не понимая, чего больше хочу — есть или спать. Оказывается, Тимур Власов - это второй "мозг", который хотели купить Карл с Вячеславом. Мы с ним так зацепились, обсуждая стиль и будущий дизайн дома, что Лёша нас еле растащил. Хотя по дороге к машине сам похвастался “Магнолией”, задержав всех ещё на полчаса.
Голод оказался сильнее. В этом уютном ресторане причудливо сочетается немецкая кухня и местные рыбные специалитеты. Город стоит на реке, и просто грех заказывать рульку, когда есть тающий во рту судак с золотистой хрустящей корочкой или янтарная рыбацкая уха с запахом дыма. В ней несколько сортов рыбы и готовят это чудо на открытом огне. Во мне сейчас то и другое. И ароматный штрудель из тончайших слоёв теста тоже поместится, да.
Лёшка с притворным ужасом смотрит на часы - почти десять.
- Фигуру испортишь, - приводит последний аргумент, чтобы смутить и сбить мой боевой настрой. В синих глазах светлячки хороводят вместе с чертями. Алексей Нечаев веселиться изволят, только не на ту напал.
Кошусь на помолвочное кольцо и с довольным видом заявляю:
- Уже можно. Свадьба в сентябре, - отправляю в рот очередной кусочек нежного рулета и запиваю ревеневым лимонадом. - А вот в платье будет обидно не влезть. Правда, - продолжаю бойко рассуждать, - его ещё не подгоняли по мне, так что дней пять могу смело предаваться гастрономическому разврату.
Поднимаю взгляд на Лёшу - черти со светлячками убрались за кулисы. Делает глоток кофе и отворачивается к окну, наблюдая за прогуливающимися парочками. Провожает глазами одну из них. Парень, обнимая девушку, что-то ласково ей рассказывает с высоты своего роста, а она наглядеться не может, ловит каждое слово, жмётся к нему, будто оторваться хоть на сантиметр — преступление.
Нечаев отрывается от зрелища, задумчиво покручивая полупустую чашку, а потом вскидывает серьёзный взгляд и спрашивает:
- Ты счастлива, Сова?
Первый порыв ответить “да”. Неделю назад я бы непременно так и сделала. Возможно, из гордости, по-детски наивного желания показать, что девочка, которая уверяла, будто не сможет без него жить, сейчас об этом не воспоминает, или потому что и правда так думала. Неважно.
Важно то, что сейчас отвожу глаза. На секунду, на две, на три, на пять. Пережёвываю ставший безвкусным десерт и пытаюсь одновременно понять, зачем Алексей это делает, и придумать, как отшутиться. Провал по всем пунктам.
Он ведь спрашивает не про мою сегодняшнюю благополучную версию счастья. Его интересует, стала ли я счастлива с другим так, как не получилось у нас с ним. Трепещет ли моё сердце, когда смотрю в глаза Карлу, несусь ли с пятого этажа, в чём была, услышав его голос, сгораю ли, проводя пальцами по созвездиям его родинок? Рассказываю ли ему сны и мечты, читаю ли свои сказки? Нет, Лёш, нет. Я больше не придумываю сказок.
Всё это и остальное взрослая Бет собрала до самой последней крошечки, сложила в коробку “Невозможное” и задвинула в самый тёмный угол, запретив вспоминать. Потому что такое сильное счастье приносит такую же сильную боль. Даже если тебе не давали надежду и обещания, ты всё равно глупо ждёшь чуда. А когда оно не случается… Если выживешь… Пишешь последнюю сказку и, придумав новую версию счастья, живёшь в реальном мире. Тихо, без всплесков на кардиограмме, зато без тоски и отчаяния.
