Лиза. Вообще-то тетя Лиза. Но она всегда сердится, когда Сережа ее так называет. На Лизе широкое «безобразие» (мамино слово) цвета зеленки и черная шляпа, как у Кота в сапогах. И сапоги тоже есть. Под балахоном – черное платье, все в каких-то блестящих штучках. Мама напрягается, и Сережа напрягается.
В прошлый раз Лиза была грустная, усталая. Поцеловала Сережу в коридоре: «Милый мой мальчик». Мама, когда Лиза ушла, сказала папе: «Может, в этот раз надо было оставить ребенка? Ей ведь почти сорок». Посмотрела на Сережу и увела папу на кухню. Какой ребенок? У Лизы нет никакого ребенка.
А сейчас Лиза колючая, и шутки ее не смешат, а тревожат. Папа подстраивается под маму: хотел было обнять сестру, но запнулся, остался на месте. Лиза входит в комнату и говорит вслед маме, ушедшей на кухню готовить чай:
– Господи, как вы так можете жить! Втроем на пятнадцати метрах. А мебель! Есть же «Икея». Можно ведь напрячься, купить что-то посовременнее.
Спина мамы дернулась и исчезла в коридоре. Папа миролюбиво:
– В конце концов, у тебя тоже однокомнатная.
– Так я же одна! Сравнил. Сереже скоро в школу. Вы на такой площади не можете даже шкаф поперек поставить, чтобы не при ребенке… Сами понимаете. А шкаф! Он же только место занимает. Вот наверх на него всего и понапихали. Коробки какие-то, пакеты. Представляю, сколько там пыли.
Что за глупости. Прекрасная у них комната! Мама говорит, «очень уютная». В углу у двери – Сережина кровать. Настоящая, взрослая, ее хватит навсегда. Кровать отдал папин начальник. На кровати Чебурашка и собака, которую подарили в детском саду на Новый год. Шкаф Сережу не интересует. Но есть этажерка почти до потолка, которую сколотил папа. На ней – игрушки. Их мало, но они самые нужные. Так говорит мама. Медведь. Машины. Солдатики. Еще папины. Их привезла бабушка из Иркутска. Деревянные кубики. «Лего» – кубики и человечки. Мама выбрала из «всего безобразия, что сейчас продается». Есть еще грузовик, который не влезает на полку и стоит около кровати, и книжки – почти все мамины и папины. Красный толстый Маршак, «Конек-горбунок» с зачирканными папой картинками.
– А диван-то из «Икеи»! – говорит Сережа обиженно. Они ездили туда втроем, и Сережа ел в ресторане не какое-то «детское блюдо», а тефтели с картофельным пюре и соусом и катался с горки на улице у входа. Мама так радовалась ярко-зеленому («как травка!») дивану, потому что он шире прежнего и легко раскладывается на ночь, и тут же застелила его старым покрывалом.
Лиза усмехается:
– Ну, правильно, подвиг совершили. Диван новый купили! Теперь можно лет двадцать ничего не менять.
– Слушай, остановись! Ты же знаешь, почему мы жмемся, – папа разозлился.
– Ну, ладно, ладно, уже и пошутить нельзя.
Сережа понимает, о чем речь. Он помнит, что у папы был грузовичок и красный «Гольф» с побитым боком. Потом что-то случилось. Мама плакала и боялась подходить к телефону. Грузовичок и «Гольф» исчезли. Потом мама не плакала, а махала рукой и выдыхала облегченно: «Слава богу, обошлось… Главное – сыты, одеты, есть крыша над головой. А деньги – бог с ними».
Мама позвала на кухню пить чай.
Лизу посадили на стул. Второй достался папе. Между стиральной машиной и столом на раскладной табуретке боком втиснулась мама. Сережа – на коленях у папы.
– Шарлотка! Фирменное блюдо! – Лиза скривилась, но под суровым папиным взглядом не решилась продолжать.
