мне уже не вспомнить
на какой руке ты носил часы,
отсчитывающие то,
что было неисчислимым,
когда дождь становился причиной
безграничного счастья,
а счастье становилось причиной
всего безграничности;
там, где утро называлось чудесным,
а хмурые лица казались
такими же случайными,
как и дороги, выбираемые нами…
и только мы были неслучайны.
я по-прежнему помню цвет
обоев в летней комнате,
на которых сидел солнечный зайчик,
и запах сбежавшего от нас молока;
господи, я даже зачем-то помню,
сколько ступеней было до крыльца
твоего подъезда…
но я уже почти не помню тебя —
сузившего однажды весь мой мир
до разреза своих глаз,
и сам сузившийся теперь
до строчки в адресной книге телефона,
которая когда-то пульсировала тобой…
