– Если б не увидела сама, ни в жизнь бы не поверила, что человек, который шпарит такой высокопарной ерундой, чай словоплет какой, знает за какой конец держать меч.
– Лир, мой друг дело говорит. Вы ведь и сами показали это своим маскарадом. С виду вполне себе невинная, не скрою, весьма привлекательная особа, а на деле, та еще плутовка… все как мне нравится. – рассудил Готфрид, проговорив последнее себе под нос.
Раненный юноша и его сдавшийся в плен сообщник, безмолвно наблюдали за происходящим, томясь в неведении своей дальнейшей судьбы. Надо отдать должное, девушка держалась молодцом, хотя кто их знает, этих альвов, – за ее миловидным и юным лицом могла скрываться женщина, прожившая не одну человеческую жизнь.
«Многие альвы пользовались своим происхождением, всячески показывая, что они старше и опытнее прочих рас, даже если были на самом деле юны, равно как и наоборот. Недаром у альвов была целая система, образующая возрастные категории – времена года. В отличии от мортов, у альвов непринято называть свой точный возраст. Вместо этого они оперировали иными понятиями: весна, лето, зима и осень. В виду своей большой продолжительности жизни, альвы считали цифровое обозначение возраста неуместным. Они привыкли жить столетиями и ими же отмечать этапы своего взросления. Их личность менялась менее скоротечно с течением времени, чтобы лишний раз отмечать каждый год на незримой шкале жизни. Весенними альвами называли не достигших возраста в сто пятьдесят лет. Летними – от ста пятидесяти и до трехсот лет. Осенними – от трехсот до шестисот, а зимними, соответственно от шестисот и до тысячи. Тысячелетних альвов называли Абсолютами, но мы с вами друзья поговорим об этом в другой главе» – Хазимир Зулат, заметки из фолианта тысячи дорог.
– О, моя голова! За что вы мне встретились! Тяжело вас мортов понять, комплимент и оскорбление в одном предложении, впрочем, пустое. Чернобурка, – вот мое прозвище, я атаманша местной ватаги Дровосеков, а это мои люди. – альвийка обвела рукой уцелевших. Довольны? Что дальше, обнимемся и медовухи выпьем под лютню у костра?
– Опустите щит прозвищ и покажитесь, лир. Имя скрывает лишь тот, кто прячет себя ото всех, в том числе и от себя самого. – произнес Леон.
– Он всегда такой или просто звездной пыли нюхнул? – альвийка закатила глаза.
– А ты всегда такая… ершистая и бойкая? – начал Готфрид, но осекся и сказал не то, что хотел.
– Дай-ка подумать. Пожалуй, только тогда, когда оголтелые мужики распускают руки, срывают грабеж, ну и еще когда вино разбавлено. – гордо ответила темнокожая девушка, тряхнув белым хвостом волос.
– Это мы-то распускаем руки? – изумился Готфрид.
– Другие франты в плащах цветастых. Моя девочка подрезала кошель у одного, так он ей так двинул, что челюсть сломал, вот и вся ваша рыцарщина, бахвальство и только.
– Твоя шайка называет себя Дровосеками?
– Ну естественно! Мы ведь и есть Дровосеки – рубим, так сказать, деревянных эквиларов, клянущихся честью чаще чем святоши, зачитывают молитвы.
– Деревянные эквилары раскусили твой план едва сняв с тебя путы, – усмехнулся Готфрид.
– Да неужели?
– Ужели. Иное мужичье может быть и не смутила бы привязанная к дереву альвийка, которую в любой нормальной шайке самой первой же уволокли в лес и по рукам пустили, а вот нас смутило, как и запах.
– Запах? – удивилась Чернобурка.
– Разумеется – твоя одежда хорошенько так пропахла кострищем и запах свежий, а над лесом виден дым. Очевидно же, что ты не с воза, если только с некоторых пор костры не жгут прямо в повозках. – объяснил Готфрид. – Вообще весь твой план, откровенно говоря, дрянь. Никого прикрытия тылов, от тебя толку было бы куда больше, сиди ты с луком в засаде.
