Я рассказал Свете, как однажды мы с Димой предавались общему увлечению: прослушивали симфоническую коллекцию Бетховена. Потом решили изобразить что-нибудь в том же духе, но еще более мощное. Посидели, сочинили, а потом пригласили к себе Юру и записали на магнитофон нашу джаз-рок-оперу «Ту мор бади» («Слишком много тела»), исполняя на электрогитаре Юры, перевернутом тазике и губах. Пустили запись по рукам, выдав ее за новый хит «Роллинг стоунс», и все поверили. Проворный Юра даже заработал на этом какие-то деньги. Нас же с Димой интересовало только «чистое искусство» и психология массового психоза.
Света слушала меня, кивая невпопад. Солнечный свет, запутавшись в ее золотистых волосах, окружал лицо и плечи сиянием. «Она святая, – думал я, – у нее нимб над головой». Она улыбнулась чему-то своему, взяла меня за руку, как в детстве, и показала на летящего высоко в небе стрижа:
– Смотри, он хочет показать высший пилотаж.
Стриж на секунду замер, закувыркался, сделал мертвую петлю и стал выписывать в воздухе спираль. Потом он спикировал на нас и со свистом пролетел буквально в метре от наших лиц. Я даже успел разглядеть полуоткрытый клюв и задорные черные глазки.
– А вон та собака сейчас на тебя бросится.
Из кустов выскочила взъерошенная псина и, оскалив клыки, зарычала и несколько раз угрожающе скакнула в мою сторону.
– Не волнуйся, Шарик, он мой друг, – сказала Света животному. Собака взвизгнула, будто извиняясь, и скрылась в кустах.
– Как это у тебя получается? – спросил я.
– Сама не знаю. Просто иногда слышу мысли животных и птиц.
– А мои… мои мысли ты слышишь?
– Изредка, – опустила она голову.
– Света! – Я схватил ее за плечи и повернул к себе лицом. – Послушай это.
«Когда же ты откроешься и ответишь на мою любовь?» – завопил я мысленно.
– Пойдем, – отвернулась она. – Сейчас перемена кончится.
– И все-таки? – настаивал я.
– Это от меня не зависит. – Затем таинственно улыбнулась: – Скоро ты узнаешь любовь одной девушки. Очень даже скоро.
С тяжелым сердцем вошел я в душный класс и сел за раскаленную солнцем парту. Валя тихо сидела рядом. В последнее время она вела себя незаметно, я даже перестал обращать на нее внимание. И тут она склонилась к парте и, глядя мне в глаза, спросила:
– Андрей, а что у тебя со Светой?
– Люблю я ее. С пяти лет.
– А она?
– Она тоже…
– Что тоже?
– Любит себя, – предположил я. Потом внимательно взглянул на нее и сказал: – Слушай, Валюш, ты девушка, может, ты мне объяснишь, что вы там себе думаете?
– Какая же я девушка, – горько улыбнулась она. – Я с пацанами дерусь и по деревьям лазю.
– Лазаю, – автоматически поправил я. – А ты стань! Стань девушкой и потом… объяснишь мне, что вы за существа такие.
– Хорошо, стану. Для тебя, Андрей, стану. Только помоги мне. Пожалуйста.
– Как? – тряхнул я головой. – Ты предлагаешь «Пигмалион» сыграть? Только я не профессор Хиггинс. Я вообще… непонятно кто.
– Ну, ты что, Андрей! – ткнула она мне в грудь железным кулачком. – Не дрейфь. Ты такой!.. Такой!..
– Ладно, мисс Дулиттл, – решился я. – Бери лист бумаги, записывай план работы. Сначала ты прочтешь пьесу Шоу «Пигмалион», потом запишешься в кружок бальных танцев…
И я стал диктовать, что ей нужно сделать. В гостях у Светы я попросил помощи. Они с мамой слегка удивились, но дали согласие. Во всяком случае, взяли на себя обучение Вали правилам этикета и умению подбирать одежду; ну, и, конечно, другим «маленьким женским тайнам». Из гардероба Светы, ее мамы и маминых знакомых некоторые наряды перекочевали в шкафчик будущей леди.
