– Лизавета, вы что, спите наяву? Грезите? – доносится до меня издалека голос Йоханна. – И кто же он? – В голосе его мне чудятся ревнивые нотки.
– О чем вы, Йоханн Томасович? – спрашиваю я, возвращаясь в действительность.
– Кто он? – переспрашивает Йоханн. – У вас такое лицо…
– Никто, Йоханн Томасович, – отвечаю я. – Просто задумалась. Ответила сегодня на четырнадцать писем. Наверное, устала.
– Четырнадцать? И всем одно и то же? Что все будет хорошо? – Он смотрит на меня с состраданием. Глаза его кажутся выгоревшими на багровом лице.
– Я верю, что все будет хорошо.
– Вы добрый человек, Лизавета, – говорит он, все еще рассматривая меня. В голосе его сожаление. Сам он не верит, что все будет хорошо.
– Вы тоже хороший человек, Йоханн Томасович.
– Может, вы еще и пишете от руки?
– Пишу.
– Но почему? – изумляется он. – Кто сейчас пишет от руки?
– Потому что мне нравится моя работа. И мне их жалко.
– Я не верю вам, Лизавета. Отвечать на глупые письма – неужели это то, о чем вы мечтали? Разве можно сочинить четырнадцать разных ответов на четырнадцать одинаково глупых писем? Да еще и от руки?
– Они не глупые, Йоханн Томасович, и мечтала я совсем не об этом. Но ведь кому-то нужно…
– А о чем?
– Наверное, я вообще не мечтала. Или о всяких мелочах, вроде нового платья или красивых туфель. А большой мечты у меня не было…
Я соврала. Была у меня мечта. Я часто представляла, как в один прекрасный день откроется дверь и на пороге появится моя мать… Но не рассказывать же об этом Йоханну! Его поколение грезило о полетах в космос и покорении Северного полюса…
– А эта статья о пришельцах и женщине… можно ее почитать? – спрашиваю я, чтобы перейти на другую тему мечты.
– Можно. Зайдите ко мне утром и возьмите.
– Вы дадите ее в номер?
– Ясен пень, дам. Лешка излагает свою историю настолько убедительно, что только такой старый неромантичный тип, как я, может сомневаться. А те, кто пишет вам письма, проглотят ее и потребуют продолжения. И он с удовольствием их удовлетворит. И знаете, что будет дальше? Эта женщина родит двойню… Или даже тройню! Детей индиго со всякими паранормальными свойствами. И фотографии в придачу. Лешка Добродеев способен набодяжить что угодно, не хуже Стивена Кинга. Единственная причина, почему он не пишет роман, – неусидчивость. Он же и десяти минут кряду не усидит на одном месте. Этот гений вечно в полете, и покой ему только снится.
– По-моему, история как раз для нас, – говорю я примирительно. – Читателям хочется сказки и чуда.
Леша Добродеев мне нравится. Толстый, с большим животом, удивительно подвижный, он на бегу сует голову в мою комнату и кричит: «Как жизнь, малышаня! Что пишет прекрасный пол?» Иногда Леша вытаскивает меня в нашу кафешку, шумно, с размахом покупает кофе и десяток пирожных, одно тут же запихивает себе в рот – и при этом не перестает болтать. Или дарит начерканные размашисто, на ходу, бездарные стихи.
– Мне тоже хочется сказки, только, к сожалению, я в них больше не верю, – ворчит Йоханн. – А вы, Лизавета, должны верить в сказки… в силу своего возраста. Вы верите?
Я задумываюсь.
– Не знаю.
– Эх, был бы я помоложе, – вздыхает Йоханн. Отвинчивает крышку серебряной фляги, наливает коньяк, опрокидывает в рот, зажмуривается, издает невесомое «а!»…
* * *
…А в это самое время Иллария сидела у себя в кабинете и репетировала завтрашнюю речь для радио. Она собиралась рассказать слушателям о славном юбилее «Елисейских полей». О том, как журнал сеет разумное, доброе, вечное и как много он значит для города. Зачитать отзывы известных людей – мэра, его жены, примы драматического театра, владелицы дома моделей Регины Чумаровой, бизнесмена Речицкого, грубияна и скандалиста, которого журнал, можно сказать, наставил на путь истинный, и многих других.
