Разложив все по полкам в холодильнике, она, пользуясь безнадзорностью, прикрепила стрелы пластырем на голень под джинсами и поднялась наверх. В спальне Диана отыскала кусок целлофана и, замотав в него «Филипс» со свежими батарейками, запечатала пакет пластырем, прихваченным на кухне. Теперь в фонарик вода не попадет, и Марк сможет им пользоваться на ночной тропинке.
Самое сложное – переправить детей на ту сторону реки. Дашка будет заторможена или вообще будет спать, а он должен проплыть почти тридцать метров. Большой риск. «Значит, поплыву и я, – решила Диана, – правда, пловец из меня, как из топора, я и днем через эту речку переплывать боюсь, но как-нибудь доберемся. Эврика!»
Диана бросилась к шкафу и достала с верхней полки, из самого угла, маленький круг для плавания и детский надувной жилетик. Дашка училась в нем плавать на море в прошлом году и несколько раз купалась здесь. Как хорошо, что она вспомнила об этом. Они доплывут, буксируя девочку и пакет с одеждой. Потом Диана вернется обратно, оденется и, выждав время, угонит собственную машину с как можно большим шумом. Отличная мысль – порезать им шины! Может быть, она улизнет, если удача будет на ее стороне. Но только если удача будет на ее стороне.
И Костя, и Диана понимали, что быть молодыми, здоровыми и бедными лучше, чем старыми, больными и богатыми. Но понимание этой сложной жизненной сентенции не закрывало дыры в семейном бюджете. Если бы не Костина специфическая работа, им было бы совсем тяжело.
Диана дипломировалась с небольшим животиком, который тщательно скрывала. Она плохо переносила первые месяцы беременности и, по общему мнению, за короткий срок показала все дурное, что есть в характере, на пять лет вперед.
Ее постоянно тошнило, кружилась голова, донимали запахи. Каждое утро она с ужасом искала на теле пигментные пятна и осматривала зубы. Костя относился к ней прекрасно – она принимала это разумом, но все равно настрадался он от ее вспышек в полной мере.
Она стала ревнива, хотя ее положение не мешало им заниматься любовью с небольшими предосторожностями, и все время терзала себя мыслями о том, что он может изменить ей теперь, когда она стала некрасивой и толстой.
– Ди! Ты говоришь глупости! Где, в каком месте ты толстая?! По тебе ничего не видно!
– Не видно! – она надувала губы как капризный ребенок. – Я сегодня смотрела в зеркало – у меня огромный живот.
– Ди, ты полчаса как беременна. Живот будет виден на четвертом месяце и то чуть-чуть…
– Просто ты не хочешь видеть! Ты вообще меня не замечаешь!
– Диана! Я тебя прошу, будь умницей. Я от тебя не отхожу. Ну хочешь, идем, пройдемся… Прекрасная погода, тепло…
– Ну и иди, если хочешь. Так и норовишь убежать.
– Диана, я же зову тебя прогуляться. Я сам не хочу…
– Видишь, ты не хочешь со мной гулять. Меня тошнит, я скоро буду уродиной…
На ее глазах выступали слезы. К Костиной чести, он ни разу не позволил себе сорваться, хотя Диана могла вывести и святого.
– Терпите, Костя, – говорила теща, когда они заходили в гости. – Я вижу, что вам сейчас нелегко, но это у нас наследственное. Я была еще хуже, падала в обмороки, третировала мужа, рыдала и так, простите, ела, чтобы не сказать, жрала, что мне не успевали шить платья. При этом меня еще и тошнило, так что был полный букет. До самого последнего дня, заметьте. Желаю вам лучшего, дети. Говорят, самые тяжелые – первые три месяца.
