Я улыбаюсь:
– К нам тут приходили из какой-то неведомой полуцеркви-полусекты… Такое задвигали… Что мы чуть ли не избранные Господом, раз у нас такой диагноз. Ну, типа, нам надо торопиться познать Бога и все такое. Погоди-ка, вступлю в эту секту и начну гордиться, что я положительный…
– Ты во всём положительный. Намного положительнее, чем все… Тебе тут, наверное, скучно?
– Невыносимо.
Она достала из рюкзака планшет и протянула мне:
– Вот. Пиши. Напиши всё-всё-всё про нас.
– Зачем?
– Ну как зачем? Всё, что с нами происходит, мы расскажем нашим детям и внукам. И как расскажем? В двух косматых предложениях. И они совершенно не поймут, что мы пережили и что чувствовали. А если ты напишешь, это будет совсем другое дело…
Вот тогда-то я всё это и начал писать. Дни в больнице теперь казались не такими уж и бесконечными.
– Ну ты даёшь, старина! – внезапно надо мной, сидящим в очереди на анализы, навис Санпалыч. – И как тебе в голову пришло с ВИЧ устроиться в морг? Я от тебя не ожидал такого. Ты всю жизнь с диагнозом. И прекрасно знаешь, что жизнь с ВИЧ – это прежде всего самодисциплина.
– Там хорошо платили, – развёл я руками. – А мне нужны деньги…
– Деньги, деньги!.. Да ты чуть на тот свет не отправился!.. Деньги ему были нужны…
– Ну, не так уж я и затянул, – возразил я. – Просто он что-то очень быстро развился… Я не ожидал…
– Да ты снимок свой видел?! Не затянул он…
– Да кто ж мне тут его покажет…
– Конечно, сейчас тебя, старина, подлечат. Но бесследно это не пройдёт. Жизнь ты себе сократил…
Я молчал. Мне было слегка стыдно.
– Я понимаю, – продолжал Санпалыч, – ты всегда хотел быть врачом. Работая в морге, ты был близок, так или иначе, к тому, чем, видимо, хотел, хочешь заниматься…
– Дело даже не в этом, – хмыкнул я (хотя он озвучил одну из главных причин, что держала меня в морге). – Я же сказал вам – деньги мне были нужны. Я стал жить с девушкой. На стипендию и сиротскую пенсию это невозможно…
Он потёр переносицу, а потом заговорил очень тихо. Так всегда говорят, когда хотят, чтобы слушали особенно внимательно.
– Конечно, с твоей точки зрения, я скажу крамолу… Но ты всё-таки послушай. То, что ты влюблен – это замечательно. Но у тебя была жизнь до любви и, вполне вероятно, будет жизнь после любви. Молчи! Молчи! Не перебивай! – воскликнул он на мой протестующий жест. – Я настаиваю: возможно, и скорее всего, то, что с вами сейчас происходит, не навсегда. Сейчас вы влюблены и счастливы тем, что влюблены. Вы совершенно не думаете о завтрашнем дне, и это, конечно, абсолютно нормально для вашего возраста, так и должно быть. Но всё же очень важно не наделать непоправимых ошибок. Потому что любовь, возможно, уйдёт, а жизнь твоя останется с тобой…
Я демонстративно зевнул. Я хотел, чтобы он этим оскорбился и отстал от меня со своими преступными увещеваниями.
– Ну ладно, иди сдавай кровь, а потом в палату, – ободряюще сказал Санпалыч. – Но всё-таки подумай над тем, что я тебе сказал.
– Не буду я думать. Я без любви жить не собираюсь. Я всю жизнь, пока не познакомился с ней, и так жил, как… как в подвале… А мимо проносилась жизнь, где все всех любили, ценили и защищали. Но только не меня. И я привык к этому, и я думал, не надо мне ничего. Мне было смешно, когда я слышал, что любовь – главное в жизни. Но теперь-то я знаю, что так оно и есть. Так что моя жизнь теперь может быть только жизнью с любовью, и никак иначе. Блин, я несу какую-то сопливую ерунду… Но это правда.
