Ах, как он был хорош. Как вспыхивал в разговоре, как ловко пинал по тротуару скрюченную банку из-под пива. Лёша любил футбол. С восьмого класса он болел за московский “Локомотив”. Болел стоически, неся свой крест, как монах-схимник.
– Наши дровосеки опять продули.
– Кому на этот раз?
– “Арсеналу”.
– Продуть чемпиону Англии почётно.
– Лена, мы продули тульскому “Арсеналу”.
Она чувствовала, как боль в его голосе плещется через край.
– Слушай, “Локомотив” приносит тебе столько страданий. Почему бы не болеть, скажем, за “Баварию”?
Лёша посмотрел так, как будто ему предложили устроиться в немецкую разведку.
– Потому что в этом смысл настоящей любви, женщина.
Но главной Лёшиной любовью всё-таки была работа.
– Это же преступление против города! – первое, что он сказал в прихожей, вернувшись из командировки. – Они построили Набережную Брюгге!
– Угу. Ты голодный?
– На фоне панельных девятиэтажек! Ещё поставили памятник Грейс Келли. В Йошкар-Оле!
– Эй, ты куда в обуви?
Он прошёл в ботинках на кухню, продолжая спорить с невидимым оппонентом.
– Ну возьмите вы марийский орнамент, ну создайте уникальный стиль!
Поначалу Лёшина рассеянность казалась Лене милой, этаким естественным багажом его таланта. Он появлялся в её ипотечной квартире и устраивал последний день Помпеи – извергал грязные носки, футболки, журналы, какие-то бейджи. Лена физически не выносила бардак, расставляла тарелки на кухне от большой к маленькой, а книги на полках по цвету и высоте обложек. Выправляла каждую складку на покрывале. Он смеялся – в армии ты бы сделала карьеру, там культ заправленной кровати.
Лёша снимал квартиру вместе с партнёром по бизнесу. И вообще с трудом отделял личное и рабочее. Его телефон звонил в любое время суток. По утрам, ещё толком не открыв глаза, он спускал руку с кровати и пытался нащупать под ней крышку ноутбука. Но какое это имеет значение, если на свидание тебя зовут не в пиццерию, а в Юрьев-Польский, смотреть на храм домонгольской эпохи?
– Лена, ну разве это не чудо? Видишь резного слона над воротами? У него заячьи уши. Всё потому что зодчий никогда не видел слонов. Слышал, что у них большие уши, а какие именно – не знал.
Конечно, чудо. Рядом с ним оживали камни. Что уж говорить про Ленино сердце. Через год дела пошли в гору. Он стал ещё чаще пропадать в бюро. Появились какие-то “связи с Берлином”, потом с Лондоном. Лёша говорил, что мечтает покорить мир и плюнуть в историю. Или хотя бы в лица тем людям, которые построили театр Et Cetera. А Лена мечтала вместе ездить в отпуск и засыпать в обнимку.
Лёша позвонил уже за полночь.
– Ну, кажется, ты готова, – он произнёс это торжественно, с лёгким придыханием. Лена понятия не имела, к чему.
– Ты хочешь посвятить меня в масоны?
– Всё гораздо серьёзнее, Лена.
– Уж и не знаю, что думать.
– Пора тебе познакомиться с мамой.
Приехали. Нет, Лена, конечно, ждала этого момента. В конце концов, знакомство означало переход в новый регистр отношений. Но, положа руку на сердце, предпочла бы масонов. Лёшины родители давно развелись. Отец, физик, эмигрировал в Японию, когда Лёше было пять. Мать давала частные уроки французского.
– Я заеду в субботу, около четырёх. Будь готова.
– Угу.
– Слушай. Мне как-то неловко просить. Сделай хороший маникюр, ладно? Какой-нибудь нейтральный цвет.
– Ну, если это входной билет в твою семью…
– Звучит, конечно, тупо. Но мама всегда смотрит на руки.
