Может быть я не единственный человек, незнающий что такое несчастье.
Зато я был единственным человеком, видевшим Незнакомца, когда он возвращался с купания, перекинув через плечо белое, смелое, пляшущее полотенце.
День был голый и ясный, как голодная истина губ сна неба.
А небо было без предела, как босые игры восторга в гулких глазах Незнакомца.
Незнакомец, наверное, больше всего в жизни боялся смерти. Не бояться смерти можно только совершая такой подвиг, чтобы
застывшая память о нём была сильнее, чем собственное ощущение жизни.
Но что могло быть сильнее того ощущения радости существования, с которым Незнакомец поднял с дороги первопопавшийся камешек и кинул его изо всей силы в пустую усталую пасть неба?
Он кинул его только для того, чтобы расправить свои поющие плечи.
Камень витиевато взвился.
В это самое время из-за резвого поворота дороги выехала мчащаяся машина и ударом в спину мгновенно убила Незнакомца.
Он лежал животом вниз – будто бежал и споткнулся. Рядом с ним молчала нежная лужа крови.
В стороне валялось отброшенное спелое полотенце, кроваво-белое, как хвастливо преувеличенный цветок бессмертника.
Никаких свидетелей, кроме меня и Водителя, на гордой дороге не оказалось.
И я сказал, как слепил слепое изваяние пустоты:
– Вот человек, которого никто не знает и который сам не знает, что умер.
Это остановившееся навечно счастье.
Невдалеке на берегу сидела Девушка.
Она расчёсывала свесившиеся на лицо волосы.
Они были мокрые, смеющиеся и блестели как её, плеснувшие шёлк, глаза.
Каждый раз, когда в гребёнку попадали спутанные веселием волосы, Девушка делала сырую гримасу.
И тогда на щеках её появлялись морщинки, тонкие, как потные лучи света, пробивающиеся в тёмно-медовую ночь сквозь шепчущиеся щели закрытых ставень.
