Личное дело - страница 2

– Давай я отработаю половину твоей следующей смены.

Не выношу, когда на меня кто-то сердится.

– Это мой подарок на Валентинов день. Для тебя, – продолжаю я.

– И для Дэниела, – добавляет она, уже мягче. Дэниел – ее парень. Полный придурок.

– И для Дэниела… даже если он и придурок. – Я корчу театральную гримасу.

Дэниел – неплохой парень, но работа в универмаге «Веризон» незавидная. Опять же, я и сам-то продавец в магазине у дома.

– И в следующем месяце прикроешь меня на мой день рождения, – говорит она.

Черт, я должен был за милю учуять этот развод.

– Ладно. – Соглашаюсь с ее условием.

Тина улыбается, прищурившись, хлопает ресницами и прячет конфеты в карман.

– И да, положи доллар в кассу прямо сейчас, – говорит она, кивая на чашу с конфетами и наматывая шарф на лицо так, словно собирается выйти в снежную бурю. – Не забудь. – И вдруг перед уходом она возвращается к кассе и обнимает меня. – С днем рождения, Паблито.

Тина выходит, захлопывает за собой дверь с пластиковой вставкой, и на прилавок запрыгивает Густо. Он весь черный, не считая белого участка на подбородке, из-за которого он похож на темнокожего с бородой, словно он играет на контрабасе в кошачьем джазовом ансамбле или что-то типа того. Между нами особая связь. Он не дает себя гладить никому, кроме меня. Мой чувак.

Я поискал мелочь по карманам. Мистер и миссис Ким сходят с ума по поводу инвентаризаций. Со стороны вы бы решили, что они собираются сыграть спонтанную партию в гольф – неторопливую, в качестве отдыха, – но ничто не ускользнет от их взгляда. Они всегда точно знают, сколько «Ферреро Роше» и «Бачи» лежит в корзинке вместе с жевательными имбирными конфетами, брать за которые по пятьдесят центов за штуку – грабеж, как по мне.

Я выдавливаю на ладони антисептик и смотрю в окно. Сам не знаю зачем. В магазине так светло, что стекла превратились в зеркала.

Иногда по ночам, когда я остаюсь тут один, у меня возникает чувство, будто за мной кто-то следит.

«Восстановился в Нью-Йоркском университете, несмотря на низшие оценки и деморализующий долг по кредиту на учебу!»

Я смотрю в окно, а мое отражение смотрит на меня. Пора подстричься. За ушами волосы уже начинают виться. И поспать было бы недурно.

«Я что, похож на кого-то, кто станет работать в магазине у дома? Прям правда-правда?»

Улыбаюсь. Во весь рот. Моя семья выиграла в генетической лотерее идеальное зрение и безупречные зубы. Мы никогда не носили ни очков, ни брекетов.

Я вижу, как моя улыбка увядает. Разве не плевать, даже если я и похож на продавца? Я уже год этим занимаюсь.

Делаю глубокий вдох. Представляю, как расширяются, а затем сужаются мои легкие. Я найду способ вернуться в университет. Обязательно. Я должен.

Густо прислушивается. Я смотрю в ту сторону, куда повернулись его уши. Я не боюсь работать в ночную смену, но иногда все же ловлю паранойю.

Неудивительно, что мама так ненавидит мои ночные смены. «Не то чтобы я тебе не доверяла, – говорит она. – Я не доверяю другим людям. Тебя могут ограбить, на тебя могут напасть или, боже упаси, перепутать тебя с кем-нибудь и застрелить».

Под «кем-нибудь» подразумевается безоружный темнокожий парень с пачкой «Скиттлз».

В то же время, будь я врачом, мама относилась бы к ночным дежурствам совершенно иначе. Многие принимают нас с моим младшим братом Рейном за армян, спасибо знаменитой семейке, фамилию которой можно даже не называть. А еще несколько раз меня принимали за гавайца, потому что любой представитель смешанной расы считает, что в силу своего происхождения имеет право на бесконечное количество «йоу, дай-ка угадаю, чей ты» – чисто забавы ради. Наши имена не особо раскрывают наше происхождение, что позволит вам еще чуть лучше узнать моего отца.