Личное сообщение - страница 6

Сейчас мне вновь придётся повторить нечто избитое, но Коктебель – место фантастическое и иррациональное, притягивавшее романтиков, поэтов, а заодно и людей не совсем нормальных. Частенько это совмещалось в одном лице. Гений и безумие, как известно, вещи вполне себе дружески сосуществующие. Десятилетиями толпы представителей думающего сословия, задрапировавшись в балахоны а ля антик и водрузив на талантливые головы пахучие венки из полыни с вплетёнными в неё незабудками, бродили по горам и усыпанным самоцветами берегам, чем приводили в бешенство добропорядочных дачников. Помимо возвышенных результатов своей деятельности, выразившихся в создании стихов, прозы и картин, писатели, поэты, драматурги и художники стали основоположниками коктебельской традиции загорания и купания в костюме Адама (вариант – Евы). Традиция эта укоренилась столь прочно, что, несмотря на регулярные протесты поборников нравственности, голые люди обоего пола и по сей день абсолютно вольготно чувствуют себя в Коктебеле (в отличие от полудрагоценных камней, которые усилиями нескольких поколений советских граждан удалось-таки с пляжей ликвидировать).

В детстве, не понимая своего счастья, я отдыхала в известном Доме творчества писателей. Справа чёрный вулкан Карадаг. Макс Волошин назвал его «рухнувшим готическим собором». Каждый год мы ездили на морскую прогулку вдоль Карадага, и всякий раз меня завораживало зрелище причудливых скал, застывших по воле спящих до поры до времени древних богов. На левой стороне залива переменчивый мыс Хамелеон – маленький дракончик, заползший в море, да так и не пожелавший вернуться обратно на холмы Енишар. Позади Сюрю-Кая (гора Пила), серая и скалистая, она влечёт на свои голые склоны любителей экстрима. Среди советских писателей таковые встречались нечасто.

По традиции с утра советские писатели, их супруги и дети наслаждались отдыхом на пляже. Теперь, когда мы свободно ездим на средиземноморские, красноморские и другие курорты, наслаждение это кажется сомнительным, ведь коктебельский пляж – это узкая полоска весьма крупной гальки. Писатели и их семьи должны были проснуться в рань-раньскую и занять места под навесом от солнца, а также выдержать нешуточную схватку за лежаки, если не хотели ломать кости на голых камнях. Впрочем, в детском возрасте я открыто презирала навесы, лежаки, шезлонги и тому подобные блага.

Обычно мы останавливались в деревянном коттедже на несколько семей. Эти домики уютно располагались среди пушистых тамарисков и богатых розовых кустов, которыми изобиловала территория Литфонда. После обеда на террасе такого домика мы уплетали черешню или клубнику, нежась в плетёных креслах-качалках и наблюдая за мельтешением ласточек, налепивших свои гнезда прямо тут же под карнизом. Вокруг кипела мелкая жизнь: ползали молодые мохнатые гусеницы, гусеницы постарше порхали, хвастаясь недавно обретёнными цветными крыльями, паучки болтались на своих ниточках словно шарики на резинке, которые продавали в Москве цыгане. После дождя все дорожки наводнялись улитками с хрустящими панцирями. Я знаю, что они хрустящие, потому что порой количество их было таково, что людям приходилось шагать прямо по ним. Жизнь – штука жестокая!

По вечерам писательские жёны, дочери и другие родственницы, которым подфартило в этой жизни, наряжались в роскошные специально пошитые у портних платья и с видом королев отправлялись на ужин. Белая столовая располагалась прямо за пляжем на набережной. При входе был прибит ящичек с ячейками для писем. Я заглядывала в него в ожидании посланий от подружки, которые в случае обретения чрезвычайно радовали меня. В самом зале висел «Девятый вал» Айвазовского (разумеется, копия, и, разумеется, я не понимала тогда всю заурядность художника, поэтому картина вдохновляла меня необыкновенно). Еду подавали не первого сорта, но это искупалось другими приятностями. Например, подстаканниками с великим разнообразием рисунков. Так что всякий раз мы, дети, показывали друг другу, кому что досталось. Обслуживали нас каждый год одни и те же милые официантки – худая и толстая. Обеих звали Таисьями.