В июле 1927 года внутренние политические разногласия в Австрии достигли своей кульминации. Это привело ко всеобщей забастовке и революции! Дворец правосудия пылал в огне. Вена была в хаосе. Пролилась кровь. В эти смутные времена почтовая служба и железнодорожники прекратили свою работу. Наши самолеты оставались единственным связующим звеном между Мюнхеном и Веной. Мы поднимались в воздух по нескольку раз в день, чтобы доставить почту и грузы в Вену, а затем обратно. Однажды директор аэропорта в Вене спросил меня: «Герр Баур, вы можете совершить посадку в Зальцбурге? У нас есть четыре пассажира, которые хотят отправиться туда». Я обещал сделать все, что от меня зависит. Летное поле в Зальцбурге в то время представляло собой бывший учебный полигон, совершенно непригодный для таких больших самолетов, на которых летал я, – G-24 и СН-134. Только легкие самолеты, такие как F-13, могли садиться там. Я никогда ранее не совершал там посадок и видел этот аэродром только с воздуха. При подлете к Зальцбургу я сделал один круг над аэродромом, чтобы лучше к нему приглядеться. Его вид внушал определенное доверие. Из строений только пара убогих бараков, в которых, как я потом узнал, располагалась администрация аэропорта. Как раз рядом с летным полем проходила дорога из Райхенхалля до Зальцбурга. Учебные полигоны с их бугристой поверхностью хороши для занятий с солдатами, прятавшимися в укрытиях, но только не для нас, как я уже выше отмечал. Я проскочил гребень холма и коснулся земли как раз позади него, так чтобы самолет смог остановиться и его бы не подбросило снова в воздух. Этот прием удался. Я подрулил как раз к строениям аэропорта, где сидел бывший капитан австрийской армии Ворал. Он помог пассажирам покинуть борт самолета и принес летный журнал.
Попутчик на хвосте самолета
Тем временем на улице начали собираться мужчины и женщины, которые впервые в своей жизни видели такой громадный самолет и хотели как можно ближе его рассмотреть. На наших самолетах все еще не было тормозов, поэтому для торможения использовался такой маневр, как разворот в одну сторону. Здесь для разворота с использованием одного двигателя не хватало места, поскольку самолету для этого необходимо сделать громадную дугу. Если необходимо было совершить разворот на ограниченной площади, несколько человек просто приподнимали хвост и разворачивали всю машину.
Я попросил директора аэропорта прислать мне несколько человек на помощь. Пришли шестеро. Я отрулил машину в самый конец взлетной полосы и скомандовал, чтобы они разворачивали самолет. Когда они его развернули в нужном направлении, я подал сигнал директору аэропорта, что готов к вылету, и получил от него ответный сигнал, разрешавший взлет. Я включил зажигание у всех трех двигателей, но не смог оторваться от земли!
Мы проехали по взлетной полосе уже около 200 метров, когда я заметил, что у нас перегружен хвост. Несмотря на это, я поднял машину в воздух, и мы благополучно набрали высоту, но перегрузка в хвостовой части сохранялась. Показания приборов вполне соответствовали весу груза, который был на борту самолета. Причина создавшейся ситуации оставалась для меня загадкой, но, несомненно, она имела свое объяснение. Стабилизаторы, которые находились перед рулями высоты, можно было поднимать или опускать с помощью регулятора. Делалось это для того, чтобы правильно расположить груз в машине. Если самолет сбалансирован правильно, он летит ровно, без перегрузок в носовой или хвостовой части. Впрочем, нельзя исключать вероятности того, что регулятор веса по неисправности давал неверные показания. С такими мыслями я взял курс по направлению к замку в Зальцбурге. В это время я опустился до высоты 300 метров, выровнял самолет и все привел в порядок.
