– И что нам делать? – обеспокоено спросила я.
– Не знаю. Храм их бога находится в проклятом городе Геферте, в самом центре Края Тьмы.
– Значит, мне следует проникнуть в Геферт, – не колеблясь, решила я. – Мы не убьем тебя, Гельда, и даже возьмем с собой, если ты пообещаешь не злоумышлять против нас.
– Клянусь именем Ринецеи! – нехотя дала слово зарока некромантка.
Я освободила ее от веревок и повела вниз, вознамерившись накормить ведьму обедом. На повороте лестницы Ланс придержал меня за рукав, на его смазливом лице явственно читалось жгучее любопытство:
– Рыжая, – спросил он заговорщицким шепотом, – скажи, ты и вправду смогла бы пытками вытянуть из Гельды признание?
Я посмотрела на полукровку как на ненормального. Издеваться над пленными врагами? Извините, но на подобные мерзости я не способна.
Вечером, наедине с темнотой, я в одиночестве сидела на берегу Роны, любуясь зажигающимися на небосклоне звездами. Меня терзали тысячи противоречивых и непонятных мне самой переживаний. Часть из них касалась Тварей стужи. Сможем ли мы противостоять этим сверхъестественным существам, которых кажется, опасались даже сами всесильные демиурги? Ох, Ринецея, Ринецея! Ты родилась неудачницей, а из самых отъявленных неудачников со временем получаются великие завистники. Я просто не ожидала, что твоя зависть к Аоле, твоя жажда власти приведут весь мир на грань катастрофы, причем, столь ужасной и неотвратимой. А может, и это тоже стало всего лишь частью жестокой игры, задуманной скучающими демиургами? Есть ли у меня выбор? Играть по правилам демиургов, или же в пику им выработать свою, непредсказуемую стратегию и тактику? Ну и надоели, однако, мне эти демиурги, не поймешь – чего они хотят на самом деле? Не понятные они какие-то, мутные, настоящие серые лошадки. Впрочем, как любит говорить красавец Ланс – даже у самой серой личности есть своя заветная, голубая мечта!
Вторая часть невысказанных мыслей касалась загадочной личности белокурого принца. Я сжала кулаки, до крови впиваясь ногтями в ладони, пытаясь удержать мучительный стон, так и рвущийся с искусанных от отчаяния губ. Я сознательно обманула Гельду! В моем отношении к медальону с портретом изумительного мужчины, которым я восхищенно любовалась не далее, как минуту назад, на самом деле оказалось много, слишком много личного. Я…, я кажется и взаправду – до самозабвения, до настоящего сумасшествия люблю этого невероятного красавца, жить без которого не могу и не хочу! И еще, я похоже, до безумия ревную его к прекрасной некромантке. Новые для меня чувства разрывали неопытное сердце, наполняя его волнением и страданием. А неожиданно родившаяся песня, напоенная овладевшей мной ревностью, взвилась к ночному небу – выплескиваясь прямо из глубин непокорной, сумасбродной души:
Каждый вечер на дорогу
Личный мой выходит враг,
То, покинувши берлогу,
В ночь крадется вурдалак
Щурит красные глазенки,
А в душе таит корысть —
Чтоб до самой селезенки
Естество мое прогрызть
Кровь мою, за каплей каплю,
Будет пить не торопясь,
Шелк волос сваляет в паклю,
Честь и гордость втопчет в грязь
Доведет до безрассудства,
Врать научит и хитрить,
И двуличные паскудства
Подобьет меня творить
Сам, хихикая довольно,
Убежит в ночную тьму,
Я же буду добровольно
Изводить себя саму
Ведь сдалась почти без драки,
Зря поверила ему,
А любви, послушав враки,
Объявила я войну
В этой битве правил нету,
