Но не только козлобородым сатиром порезвился там. Уразумел механизм по выкачиванию денег из плотских утех! По возвращении в Харбин, арендовав уютный зеленый уголок неподалеку от центральных улиц, открыл собственную ресторацию с «нумерами» – фешенебельный дом терпимости, чего главный город Маньчжурии до сих пор еще иметь не сподобился.
Амурное заведение Бизин устроил с завидной фантазией. Ресторация изысканной кухни «а ля рюс», с осторожным допуском деликатесов восточной кулинарии, дополнялась кафешантаном, куда приглашались заезжие опереточные труппы и гастролирующие знаменитости. С ресторацией соседствовал игорный зал, где крутилась сверкающая никелем рулетка, зеленели сукном ломберные столы. Отдельно, через уютный и аккуратный японский сад, мощенные камнем тропинки вели в те самые «нумера» – со своей прислугой и кухней, улыбчивыми покорными и умелыми в любви китаянками, японками, кореянками, были и белокожие барышни, и даже две мулатки.
Золотой ручеек превратился в реку. Посему и российский позор – сокрушительное поражение в войне с японским «микадой» – Бизин пережил без потрясений, незаметно как-то. Мукден и Даолян, естественно, не Харбин.
Тем паче, в это время судьба дала Алексею Бизину ту единственную любовь, в которою он поверил.
1
Это было каким-то наваждением, внезапным, но приятным до неимоверности, – знакомство уже разменявшего пятый десяток лет торгового воротилы с двадцативосьмилетней шансоньеткой Сашенькой Островской. Афиши, извещающие о «единственной гастроли» несравненной исполнительницы цыганского романса, появились в Харбине осенью 1904 года.
Сашенька сразила владельца лавок, магазинов и «веселых нумеров» наповал. В один миг это случилось.
Дух перехватило у Алексея Андреевича, когда задрипанный, с воровато бегающими глазками, маленький и потный еврейчик неопределенного возраста и жуликоватой наружности, невнятным бормотанием представившийся «импресарием» актрисы, подвел Бизина к ослепительной, искрящейся красотой и молодостью Островской, с деланой усталостью расположившейся в бархатном креслице перед зеркалами маленькой и обшарпанной уборной за кулисами кафешантанной эстрады.
Водопад черных локонов обрушивался на расшитое блестками черное муаровое платье, перчаткой облегающей соблазнительное гибкое тело. Живые маслины страстного взора окатили купца шалым огнем… Ухнул, как в омут! Что и говорить, в госпоже Островской играло чувство! Оно пронзило Бизина неведомым током, и ему стоило большого труда смятения своего не выдать, привычно склониться к ручке, привычные комплименты произнести…
Поздно ночью, в постели, Бизин вдруг поймал себя на мысли, что его впечатления от знакомства с актриской не наполняются привычным чувством брезгливого самодовольства, к которому он уже привык в обращении с женщинами. Смех! Какие там чувства! Которую хочу, ту и покупаю! Каждый раз, предварительно привычно заигрывая, а то и без «реверансов» укладывая в постель очередную пассию, Бизин знал: наступит утро, после одной бурной ночи или нескольких, и хруст ассигнаций поставит точку в очередной любовной истории.
Сашенька почему-то выбивалась из этого расклада. Почему? Бизин не мог себе на этот вопрос ответить. Может, потому, что не было пока ни торга, ни ухаживаний?
С этим он и заснул под утро. На столе уже неделю лежало нераспечатанным письмо от жены из Германии. Что с ней происходит на баден-баденских водах, его не интересовало. Влечение к супруге он изображал месяца полтора после венчания.
