– Погодь! – Гадаскин схватил за рукав кинувшегося было распоряжаться Филиппа. – Ты, что, сдугел от усегдия? Ты, смотги, языком не тгепли! Я и ты знаем! Сам буду отчет принимать! Понял, дугья башка?
– Ага! Как не понять, начальник! Полная секретность!
– Именно! Посему чаи у тебя гонять мы не будем, сообгажай! А своим домочадцам – ни словечка! И – никому! Ежели хто – хучь, вон, знакомец твой, дед плешивый, поинтересуется, то скажешь, мол, обошлись геквизицией чужого добга, а к себе, де, сыскаги, еще затаскают. Угазумел, Филиппок?
– О, начальник, – голова! – сыграл восхищенность Цупко.
– То-то! – подобрел Гадаскин. – Ладноть, хогош базагы газводить.
Вышел в сенцы, оглядел неприбранный стол.
– Эй, Цупко!
– Здеся я, здеся, – в ухо откликнулся Филипп, следуя за Гадаскиным по пятам.
– Ты, это… для чая нам с собой собеги, а то в Читу затемно добегемся…
– Об чем разговор, начальник, – тут же засуетился Филипп, обратно в горницу нырнул, зазвенел там стеклянным.
Гадаскин пригнулся, чтоб не снести притолоку, и вышел на крыльцо.
– Ашихмин, Баташев! – позвал зычным голосом. – Отпгавляемся! Лошадей отгоним поутгу во втогой участок к Егмилову, пущай газбираются насчет хозяев. По-моему, от них сообщение было по конным кгажам… Попов, мясо напгямую к нам, сами газберемся. И телегу тоже изымаем для выяснения хозяина.
Чуть помедлив, окинул взглядом стоявших у большого заезжего дома Спешиловых в полном составе и охотника Митрича, бестолково перебиравшего кисточки крученого опояска. Громко, чтобы слышали все, объявил подчиненным:
– Гьяжданина Цупко забигать пока не будем… Куда, на хген, он денется!
Повернулся к выскочившему как раз на этих словах из дома Филе, который тут же застыл с прижатым к животу объемистым узлом и вперил преданный взор на Гадаскина.
– …Гассказал все, как на духу. Конешно, еще пговерим, но, думаю, от семьи отгывать гезона нет. Пусть пока ребятишек нянчит, никуда не денется! – повторил Гадаскин и показал Цупко кулак. – Понял, гожа! Смотри! Я тебе сказал! В следующий газ цегемониться не буду! На чем попадешься – то тебе и аукнется! С зачетом всего пгедыдущего. С пгисыпочкой, так сказать!
Закончив речь, начальник угрозыска с достоинством пересек двор, не обращая внимания на косолапящего сзади Филиппа с узлом, подошел к своей лошади, хрумкающей вместе с другими сенцо под навесом, куда загодя, между делом, увел их от крыльца хитрован Попов.
Разобрав поводья, Гадаскин легко и привычно взлетел в седло, напоследок еле слышно бросив Филиппу:
– Не вздумай дугить меня – не слезами умоешься…
Спустя несколько минут четверка милиционеров и тарахтящая телега с изъятым мясом и двумя плетущимися за ней на привязи коньками потянулись от ворот к тракту.
На телеге правил Попов, кося взгляд то на ехавшего впереди Гадаскина, то на белый узел с харчами, приткнутый на телегу с левого боку оставшимся у ворот хозяином…
И глаза Цупко мазнули напоследок по белой холстине, в которую завязал он пару бутылок неплохого самогону, отварную свиную ножку, шаньги и калачи.
Когда милицейская кавалькада скрылась за отворотом на тракт, Филя наконец вытер пятерней потный лоб – уф, пронесло!
– Катерина! – рявкнул во все горло, но, увидев, что девушка выскочила на крыльцо испуганная, тон смягчил.
– Там, Катя, в горнице, на загнетке, папироски лежали, притарань сюды, будь ласка. Курнем с Ляксей Андреичем душистого табачку апосля такого шухеру!
