– Да, красиво! – вздохнула она, разглядывая графскую жизнь – или даже княжескую. – Особенно собака…
– А платье? – спросила мама. – А прическа?
– Прическа? Где-то я такую недавно видела… Ой! – воскликнула Моня. – Подожди, подожди! Давай обратно в начало, я тут кое-что вспомнила!
– А что ты хочешь найти? – спросила мама.
– Одну блузку.
Блузка нашлась на портрете Львовой.
– Вот же она! С рюшами! – обрадовалась Моня. – Очень похожа на ту, в которой была тетя Маша. Хотя и не точь-в-точь.
– Какая тетя Маша? – удивилась мама.
– Ну, та, которая мне подарила душистый горошек. Еще на ней была длинная юбка. Это сейчас модно, да? И, кстати, у нее такая же прическа, как тут.
Мама сказала осторожно:
– Машуня, но ты видишь, вот тут указан год? Этот портрет написан сто лет назад. Такие блузки и прически носили тогда, в то время.
– Но с тетей Машей-то я познакомилась вчера, – возразила Моня.
Мама пожала плечами:
– Ну, не знаю… Может, ей просто нравится одеваться в старинном стиле, и она сама себе шьет наряды.
– Круто! – восхитилась Моня. – Молодец тетя Маша! Так намного интересней гулять, только жарко очень.
– Смотря из чего сошьешь…
– Но рукава-то ниже локтя ей зачем?
– А ты тут хоть где-нибудь на картинке видела короткие?
Интересный получался разговор, но явилась Горошина, и, конечно, мама отвлеклась. Моня еще раз пролистала весь альбом уже без нее. Н-да… Блузки были все больше с оборками, но смотрелись как родственники той, что с рюшами. А уж длинные юбки, а уж прически, как у тети Маши, попадались сплошь и рядом. И такие же у всех пышные волосы, и так же зачесаны вверх, и такие же «пучки» на макушке… «Может, она отсюда все и взяла, – подумала Моня. – Если увижу, спрошу».
Чтобы выманить папу из канавы, мама пораньше приготовила ужин. Но они с Моней зря волновались: в канаве папе не стало хуже, наоборот, полегчало. Он вымылся под летним душем и бодро сказал, что, пожалуй, они еще успеют до тумана погулять в леске.
И они успели. Правда, когда дошли до болота, встретили Буланкину. Но не нос к носу столкнулись, и то хорошо: она прошла чуть в стороне. Мама повернула голову, приготовилась здороваться, однако Буланкина сделала вид, что не заметила.
Моня поняла, что в канаве у Носкова уже полным-полно тумана, не говоря о том, что над ручьем он стоит стеной. И что очень скоро тамошний туман доберется до поляны для собраний. Но с родителями было не так страшно, как вдвоем с Горошиной.
– Хорошая моя, объясни мне, почему наша Бабуля дружит с этой ужасной теткой? – спросил папа.
– Не могу тебе объяснить, мой хороший, не знаю, – ответила мама. – Но думаю, что Бабуля имеет право дружить, с кем хочет.
– Да никакая это не дружба! – возразила Моня. – Буланкина к нам за валидолом ходит. И чаю попить, и рассказать, какие все кругом плохие.
– Если она видит кругом только плохое, то мне ее жалко, – заметила мама.
– Вот и Бабуле жалко.
– Зато самой Буланкиной не жалко никого и ничего, – сказал папа. – Вот приедут эти новые дачники и спилят в леске последние осинки.
– А что будет, если начнут засыпать болото? – подхватила Моня. – Тут же водомерки живут, и ручейники, и лягушки…
Она чуть было не сказала: «И лихомара».
– И лихомара… – пропищала Горошина.
– Вообще-то было бы круто… – вздохнула Моня.
– Что круто? – уточнил папа.
– Если бы у нас в болоте жила лихомара. Они, говорят, могут трясти и знобить за всякие злодейские дела, так пускай бы потрясла и познобила нашего коменданта, – тут, все равно, рядом.
