– Странное поименование живого человека!
И уже не скрываясь ни от кого, они грянули дуэтом, я бы даже сказал, дуплетом, к которому тут же присоединился Кропоткин:
«Die Fahne hoch, die Reihen dich geschlos-sen S. A. mar-schiert mit mutig festem Schritt. Kam-ra-den, die Rot – front…»
И живой незримый оркестр из тысячи скрипачей старательно и весомо выводил весёлый мотив. И мальчик – ударник грохал мохнатыми палками в истёртый барабан. И дирижёр откидывал венскую чёлку со лба, будто вонзая палочку в своих заклятых музыкантов.
Откуда это всё взялось? Где это было до того? Почему я всего этого не знал? Боги мои!
А следующий припев певчие дрозды рванули так, что задрожало всё кругом. Люстра зазвенела хрустальными помочами и грянулась в зеркало пола.
В соседнем зале тревожно забегали ясельные нянечки, а потом снова бросились звонить во все колокольные инстанции.
В нескольких залах и в администрации музея разрывался телефон. Мол, гадость-то какая случилась, не приведи, господи! Старушки взывали голосами средиземноморских сирен и плакальщиц.
Ждать полиции пришлось, но недолго – часа полтора с гаком.
Она уже была тут как тут, недрёманная.
Их чуть не настигли в буфете, где всегда работал ночной распределитель для важных персон. Но Нерон так ловко закидал нападавших кремовыми пирожными, что они поневоле отстали.
На некоторое время отступающих потеряли в густом дыме, невесть откуда взявшемся.
Тут на сцене снова появился персонаж, уже виденный нами в Летнем Саду. Если мы помним, милиционер дал ему условное поименование «La Pushkine», которое в дальнейшем перекочевало сначало в уголовное дело, а потом – в листки «Их ищет «Интерпол».
Некоторое время преступный Ла Пушкин крался вдоль стены административного корпуса музея, пугая прохожих баб ярко-зелёным лапсердаком, на котором гнездились обширные жирные пятна. Не надо спорить, это был вылитый Пушкин. Большая забинтованная голова. Белые лакированные башмаки с подвёрнутыми носами. Гигантская шапка кучерявейших волос вздымалась над поднятым воротником и бинтом. Грязная давно немытая, красная рубаха. Мясистые уши беззащитно оттопыривались. Чёрная пиратская повязка на левом глазу делала сходство абсолютным. Трость приковывала взор.
В темноте его зад светился, как луна, а его лицо выглядело чёрным, как у негра во время гражданской войны между севером и югом.
Но главное – это были его глаза, дикие, пылающие глаза настоящего поэта, глаза, которые говорят обо всём.
Конец ознакомительного фрагмента.
