Последнее было, на мой взгляд, более вероятно. В то, что шуаны смогут победить Республику, я, конечно, очень мало верила. Хоть сколько вокруг велось разговоров о том, что им помогут англичане, что принцы крови высадятся в Бретани с многотысячным войском и сокрушат синих, все это не вызывало у меня особого доверия. За последние десять лет я слышала тысячи таких разговоров, и теперь предпочитала помалкивать, лишь пожимая плечами. Возможно, я гораздо лучше, чем бретонцы, знала, насколько глубоко революция пустила корни в умах французов. В годы террора я жила в Париже и видела, как он изменился: мне было ясно, что возврата к Старому порядку нет и не будет. О нем можно было сколько угодно сожалеть, но он исчез без шанса на возвращение, оставив своим приверженцам лишь вздохи и иллюзии.
Таким образом, огонек моей надежды на светлое будущее поддерживался только перспективой жизни в Англии. Образ Блюберри-Хауса, дома среди лилий, раздул из этой искорки целый костер. Я даже планировала взять несколько уроков английского, ведь нехорошо жить в стране без какого-либо умения изъясняться… Я молилась о том, чтобы Александр достойно исполнил свой долг чести перед Бурбонами (ну, раз уж от этого долга было не отвертеться), вернулся живым и нашел себя на какой-либо более безопасной военной или дипломатической службе. Через несколько лет, когда режим Директории совсем себя исчерпает, а коалиция сокрушит республиканские армии, неизбежно встанет вопрос о монархии во Франции – вот тогда мы и вернемся.
Мысли мои были вполне оптимистичны, и под стать им я выбрала коралловое платье. Но этот яркий цвет мне не очень-то сейчас подошел – слишком подчеркивал бледность лица и круги под глазами. Увы, беременность все же меня не красила. Я пришла к выводу, что мне нынче подойдут более спокойные цвета, и надела платье мягкого серо-жемчужного оттенка, простое, с завышенной талией. В качестве верхней одежды с этим нарядом будет отлично сочетаться изящный просторный спенсер английского покроя.
Марианна причесала меня согласно новой моде: золотистые завитки надо лбом, основная масса волос поднята вверх и заколота декоративной иглой а ля грек, концы тоже завиты и пышно уложены с небрежной живописностью – прическа очень мне шла и подчеркивала красивые линии шеи. Едва служанка отложила гребень, скрипнула дверь, и звон шпор раздался позади меня.
Я увидела в отражении зеркала своего мужа и знаком отпустила горничную.
Александр стоял посреди спальни, не сводя с меня глаз. Я сразу поняла, что он пришел проститься. На голове у него была черная широкополая шляпа, украшенная пером, складки темного плаща ниспадали, скрывая отвороты высоких ботфорт, за пояс с массивной серебряной пряжкой, стягивающий кожаную портупею, были засунуты пистолеты. Под плащом угадывалась длинная шпага.
Я шагнула к нему. И он тоже двинулся ко мне, порывисто наклонился и коснулся губами моих губ.
–– Уезжаете? – прошептала я, поднимая на него глаза.
–– Да. Люди уже ждут меня.
–– Ваш брат тоже готов?
–– Нет. Он задержится здесь еще на неделю, присмотрит за замком.
Во дворе действительно было шумно. В спальню долетало ржание лошадей, разговоры шуанов. Александр улыбнулся:
–– Анна Элоиза меня благословила – словом, все, как полагается.
–– Это радует, – проговорила я, гладя его по щеке.
–– Теперь очередь за вами, carissima.
Не отвечая, я обхватила его обеими руками, сильно прижавшись лицом к его портупее. Я вдыхала его запах, такой родной и возбуждающий, и, казалось, не могла насытиться. Перед этим часом разлуки мы провели несколько ночей в одной постели. Он был еще не совсем здоров и не совсем силен, но, овладевая мною, обрушивал на меня столько неистовых и терпеливых ласк, был так изощрен и изобретателен, что сейчас во мне была по-женски удовлетворена каждая клеточка тела – всю меня он словно напоил наслаждением. Даже в этот миг, вспоминая об этом, я могла почувствовать внутри себя сладкие судороги. Второго такого мужчины на свете нет. И вот мы должны расстаться… о Боже, как же мне отдать его, отпустить на смерть?!
