Он послушно сел. Правда, сперва едва не свалился мимо стула – вовремя подставил его под себя. Сел и упрямо молчал. Между ними лежал на блюде наполовину разделанный поросенок, так заботливо и с любовью запеченный в духовке для себя, родного, и ужина в гордом одиночестве. Еще не были прикончены закуски. Стояла початая бутылка коньяка.
– Ну? – кивнула она.
– Вы сказали вина?
– Можно и коньяка, – сказала гостья. – Где у вас рюмки?
– В буфете, – кивнул он в сторону.
– Отлично.
Гостья встала и пошла к буфету. Вернулась с рюмкой, тарелкой и приборами и села напротив.
Он взял бутылку, чтобы налить им, но не справился.
– Не могу, простите. У меня дрожат руки, – честно признался Горецкий и поставил бутылку на место. – И ноги тоже.
– Понимаю.
– И все-таки пес, – пробормотал он, слыша свой голос как будто издалека. – Он должен быть.
– Хватит. – Она сама разлила им коньяк. – Никакого пса больше нет и не будет. Я не хочу еще раз превращаться в четвероногое существо. Это не так просто.
– Не так просто?
– Представьте, нет. Уменьшение объема массы, все эти судороги, да много чего еще. Вспомните, о чем мы с вами говорили в поезде.
– О чем?
– Забыли?
– Все как в тумане. Правда.
– Верю. Мы говорили о мире магии, Горислав Игоревич. О том мире, куда бы вам так хотелось попасть. Там яблоко не падает на голову Ньютона, а останавливается над его макушкой. Там другие законы. Мы говорили о мире, мимо которого вы уже прошли два раза. И пожалели об этом. И просили судьбу дать вам еще шанс. Хотя бы один! И вот – вы получили его. И в том самом мире я – одна из его полновластных хозяек.
– Но почему – Лючия?
– Я была однажды Лючией – при дворе Медичи.
– Так давно?
– Представьте себе. – Она сделала глоток коньяка. – Я и сама была Медичи. Выпьем? Чокаться не будем, а то все разольете.
Он все-таки нашел в себе силы опрокинуть рюмку.
– Неплох коньячок, – сказала она.
– Я чувствовал, что это не ваше имя.
– Интуиция – ваш конек. – Она положила на тарелку добрый кусок поросенка, вооружилась ножом и вилкой. – Как и любого другого смертного с задатками творца.
– Благодарю… И что же делала Лючия при дворе Медичи?
Отрезая кусочек свинины, она рассмеялась.
– Чему вы смеетесь? – осторожно спросил он.
– Могли бы догадаться и сами.
– Не смею.
Вооруженная ножом и вилкой, она потянулась к нему через стол:
– Что я там только не вытворяла! Очаровывала, соблазняла, предавала, разбивала сердца. Все как я люблю! – Она отправила кусочек свинины в рот. – О-о, чудесный вкус! – даже глаза зажмурила она. – Сами готовили? Впрочем, зачем я спрашиваю? Знаю же, что сами. Стряпня жены давно не вызывает у вас аппетита. Да и неверная супруга ваша привыкла питаться в кафе и ресторанах. Какие уж тут семейные застолья?
– Вы знаете и о ее неверности?
– Я знаю все о вас, Горислав Игоревич.
– И с кем она мне изменяла?
– Да с кем только не изменяла! Ей уже за пятьдесят, благоухание молодости давно прошло, она использует последний ресурс – скромные остатки привлекательности и трезвый опыт зрелости.
– Так кто у нее сейчас?
– А не все ли вам равно? – по-приятельски прищурила левый глаз его гостья.
– И тем не менее.
– Сейчас у нее сорокалетний инструктор по горнолыжному спорту.
– Ясно. Шустрый белобрысый Ян. Я видел его однажды.
– А до него был тридцатилетний аспирант.
– Курицын. Помню его. Дохляк.
– А до него…
– Хватит.
– Как скажете, Горислав Игоревич. Не судите ее строго. Она торопится жить. Использует остатки живой силы на всю катушку. Все еще хочется быть женщиной! Лет через десять и этого не останется в ее арсенале. И придется смириться с тем, что пора болеть, стариться, никому не нравиться, – ночная гостья печально, но с долей сарказма вздохнула, – и отчаливать на лодке Харона прочь отсюда, от мира живых и счастливых. Ах, несчастные смертные! – элегантно расправляясь с поросенком, покачала головой она. – Тщета всех перспектив! Насмешка Бога над вами. Начинаете ценить жизнь, когда она подходит к концу.
