Со мной они практически не общались. Приходили навестить мать раз в неделю, по очереди, не более чем на час. Огромная квартира была велика субтильной Шошане. Из пяти комнат, разбросанных по всему периметру, ей бы хватило одной. Собственно, так и было – она жила в спальне с высокими потолками и величиной с небольшой танцевальный зал. Типичная баухаусная архитектура, которую я обожаю…
Шошана была болтушка и непоседа в свои почтенные годы. Можно только предполагать, какова она была в молодости! Когда мы меняли памперсы, она рдела и смущалась, а однажды сказала:
– Танечка, дай вам бог не дожить до такого. Это унизительно…
Ко мне она относилась очень тепло, а я удивлялась, откуда столько холода в её детях! Внуков и правнуков за весь год работы у Шошаны я так и не увидела!
Когда-то она прекрасно пела. В салоне стоял «Blutner» 1823 года выпуска, и на нём я иногда играла ей романсы, а она плывущим старческим голосом пела «Калитку», «Ямщика»… А однажды мы попробовали играть в четыре руки польку-бабочку, но маленькие артритные пальчики Шошаны не выдерживали этих стаккато и темпа…
Ей иногда хотелось чего-нибудь ностальгического из еды. Например, сырников с изюмом, которые жарила её мама. Сама Шошана готовила плохо (так она говорила), а последние лет двадцать вообще перестала подходить к плите.
Ну, а я с удовольствием исполняла её немногие желания. Она любила голубцы, котлеты с пюре, куриный бульон с кнейдлах. Однажды я даже жарила для неё пирожки с грибами! Дрожжевое тесто я замесила у себя дома и привезла к ней. Надо было видеть, с каким восторгом эта маленькая старушка наблюдала за процессом готовки!
Как-то я пришла, а Шошана на меня не смотрит, хмурится. Спрашиваю, в чём дело. Она говорит:
– Кончился газ! А я хочу сегодня борщ! Значит, теперь от голода умирать?!
Я напомнила, что у неё ещё есть время пожить вполне сносно, до того, как привезут газовые баллоны, потому что еды более, чем достаточно. Ну, придётся есть неразогретое сегодня.
– Я хочу борщ! – повторила непримиримая Шошана.
Пока я ходила в контору заказывать газ, который обещали привезти завтра утром, Шошана сидела у себя в спальне на кровати и раскладывала на одеяле пасьянс.
– Знаешь что, – сказала она, – ты мне сваришь борщ сегодня.
Я только открыла рот, чтобы напомнить упрямой старухе, что газа нет, и что единственный способ, который я знаю, – это разжечь костёр посреди салона и подвесить над ним казан с борщом, как Шошана заявила:
– У меня есть прымус! И есть нефть. Ну керосин, да? Вот этот прымус ты сейчас снимешь с «бойдэм» (антресоли, чердак), который на балконе в шкафé…
И я нашла этот латунный примус в ветхой картонной коробке, обмотанный какой-то допотопной тряпкой, но зато в полной исправности. Хорошо, что у меня был опыт обращения с примусом и керогазом, когда я жила у своей бабули Лизы! Нашлась игла от этого примуса на дне коробки. Я прочистила форсунку, залила в резервуар керосинчику и…
Я варила этот борщ четыре часа на прымусе, который, ввиду керосинового духа и копоти, установила на балконе, выходящем на улицу Фришман, в центре Тель-Авива. И этот сюр происходил в канун Песаха, в конце двадцатого столетия…
Шошаны уже нет на свете. Она дожила до 94-х лет. Я ведь иногда ей звонила, пока она отвечала. А однажды мне ответил мужской голос и сказал, что Шошана умерла.
Где-то год назад я проходила мимо того дома, подняла голову и увидела на балконе детскую коляску…
