Юля усмехнулась.
– Давай забинтую, – сказала Ника. – У меня большой опыт.
Полина передала ей бинт и гель.
Не говоря ни слова, Юля сняла напитанное кровью полотенце, и Ника увидела, что на ее левом запястье вырезана гексаграмма. Что же еще? От души резали, жирно, глубоко, без отрыва ножа – на то она и уникурсальная: непрерывная линия, замкнутая в бесконечность. Задеты вены, много крови.
Юля следила за реакцией Ники. Спокойная реакция, даже слишком, – будто каждый день видит гексаграммы, вырезанные на руке.
– Пальцы сгибаются? – спросила Ника.
Юля согнула пальцы. Сухожилия целы.
– Как думаешь, останется шрам? – спросила Юля. – Хочу, чтоб остался. Мне нравится. Что для этого нужно?
– Это я на спор, – прибавила она. – Кое-кто не верил, что смогу.
Она смотрела на инфернальную брюнетку с крашеными волосами цвета вороньего крыла, с пирсингом в ушах, в носу и в нижней губе.
Брюнетка поджала губы – теперь, мол, верю, и что с того?
– Зачем тебе шрам? – спросила Ника. – Шрамы украшают только мужчин.
– У тебя тоже есть шрам. – Юля показала на шрам над левой бровью Ники. – Что случилось?
– Плохие люди.
– Они сделали тебя сильнее?
– Да.
– Что это за знак? – спросила Ника у Юли.
– Гексаграмма. Символ Телемы, мудрости. Слышала про Алистера Кроули?
Ника покачала головой: нет.
– Мы тебе расскажем, – сказала Юля. – И покажем.
Ника намазала гексаграмму гемостатическим гелем и забинтовала руку.
– Спасибо, – сказала Юля.
– Это Инга, – Эдвард показал на брюнетку с пирсингом. – Не подходи к ней близко – или трахнет, или укусит. Черная мамба.
Инга безразлично смотрела на Нику, сидя на подлокотнике кресла. Нике показалось, что это безразличие напускное, своего рода маска, под которой бог знает что творится.
– Привет, – сказала Ника.
– Хочешь подойти ближе? – спросила Инга.
Ника подошла.
Инга встала с подлокотника. Они были примерно одного роста. Их взгляды встретились в полумраке.
– Милая, зачем ты здесь? – спросила Инга, и от нее пахнуло алкоголем.
– Меня пригласила Полина.
– Ты чужая, я вижу это. Еще раз спрашиваю – зачем ты здесь?
– А ты? – Ника вернула ей вопрос, выдерживая взгляд черных глаз и думая о том, не умеет ли Инга читать мысли.
– Я часть общего, а ты инородное тело. Уходи.
– А то укусишь? – Ника улыбнулась. – Зубы крепкие?
Она сделала глоток виски.
– Достаточно крепкие. – Инга обнажила два ряда ровных белых зубов. – Хочешь проверить?
– Да.
Озадаченная ответом, Инга не нашла что сказать, а Ника, развернувшись к ней спиной, прошла на свое место и села на стул.
Эдвард молча и не без удовольствия наблюдал за сценкой.
– Билли. – Он перешел к следующему участнику. – Эгоист и человеконенавистник.
Ника смотрела на Билли. Обладатель нелестной характеристики, с художественно всклокоченными обесцвеченными волосами, смотрел на нее дерзко и ядовито. Сколько ему лет? Тридцать? Тридцать пять? Невротик неопределенного возраста.
– Почему Билли? – спросила она.
– Потому что думает, что похож на Билли Айдола, – сказала Полина.
– А что, не похож?
Билли снял майку, обнажив поджарое мускулистое тело, на котором места живого не было от татуировок, и бросил майку на пол.
– Ну как? – спросил он, обращаясь к Нике.
– Красочно, – сказала она.
Среди татуировок она заметила цифру 8 на левой груди, такую же – на правой, и нацистского имперского орла – между ними. Вместо свастики орел держал в когтях гексаграмму. Гексаграмма здесь везде.
