– И последнее, – сказал я, вставая. – Почему ваш выбор пал на меня? Есть множество других адвокатов. Почему именно я?
Этот вопрос не имел большого значения для наших взаимоотношений, но я хотел проверить правдивость слов Валенсуэлы.
– Не знаю, – пожал плечами Руле. – Я вспомнил ваше имя по каким-то сообщениям в газетах.
– Что именно вы читали?
– Заметку о судебном процессе, где вам удалось исключить из дела улики против какого-то человека. Мне кажется, дело касалось наркотиков или что-то в этом роде. Вы выиграли, потому что в итоге не осталось ни одной улики.
– Дело Хендрикса?
Насколько я помнил, за последние несколько месяцев газеты писали только об этом деле. Хендрикс был еще одним клиентом из шайки «Ангелы дорог», и ведомство шерифа поставило на его «харлее» жучок системы «Джи-пи-эс», чтобы проследить за поставками наркотиков. Когда это проделывается на дорогах, тут все в порядке, но когда ночью он парковал мотоцикл в кухне своего дома, жучок представлял собой противоправное вторжение со стороны полиции. Судья закрыл дело в ходе предварительного слушания. Оно вызвало неплохой резонанс в «Лос-Анджелес таймс».
– Не помню, как звали клиента, – сказал Руле. – Просто вспомнил ваше имя. Точнее, вашу фамилию. Когда я звонил сегодня по поводу залога, то назвал фамилию Холлер, просил связаться с вами и позвонить моему поверенному. А что?
– Ничего. Простое любопытство. Я ценю то, что вы мне позвонили. Увидимся в зале суда.
Я мысленно отметил расхождения в показаниях Руле и Валенсуэлы о том, как я получил это дело, и, оставив их для последующего рассмотрения, направился обратно, в зал суда. Там я увидел Мэгги, сидящую за столом обвинения с краю. Кроме нее, за ним сидели еще пять прокуроров. Стол был большой, в форме буквы «Г», за ним могло поместиться все множество сменяющих друг друга юристов, сидя тем не менее лицом к судье. Как правило, большинством рутинных слушаний, связанных с первой явкой в суд или предъявлением обвинения, занимался прокурор, прикрепленный к данному конкретному залу. В особых случаях появлялись шишки вроде Мэгги – из канцелярии окружного прокурора, со второго этажа соседнего здания. Подобный же эффект имели и телекамеры.
Пройдя за барьер, я увидел человека, прилаживающего видеокамеру на штатив рядом со столом судебного пристава. Ни на камере, ни на одежде мужчины не наблюдалось никаких опознавательных знаков той или иной телевизионной компании. Просто какой-то журналист учуял громкое дело и намеревался потом продать видеоматериал. Когда ранее я справлялся у судебного пристава, под каким номером будет рассматриваться дело, он также сообщил мне, что судья уже санкционировал съемку.
Мэгги рассматривала фотографии в досье. На ней прекрасно сидел темно-синий костюм в тонкую серую полоску, а волосы цвета воронова крыла были перевязаны сзади серой лентой, в тон полосе. Мне нравилось, когда она забирала волосы вот так, назад. Я подошел к своей бывшей жене и, наклонившись через плечо, шепнул на ухо:
– Это вы бывший обвинитель по делу Руле?
Она подняла голову, не разобрав, кто к ней обращается. Увидев меня, нахмурилась и резко захлопнула папку.
– Нет! Только не это! – воскликнула она, прекрасно поняв, что я имел в виду.
– Извини. Ему понравилось, как я выиграл дело Хендрикса, и он позвонил мне.
– Этот сукин сын! Мне очень важно вести это дело, Холлер. Уже второй раз ты подкладываешь мне такую свинью.
