– Давайте-ка мы с вами пройдем на нижний круг, – предложил Сайрус. – Здесь мы все увидели, а там еще остались любопытные местечки.
Я согласилась. Мы покинули караулку и двинулись вниз по новым ступеням. Листок с часами я несла в руке, но очень скоро забыла о нем.
Нижний круг темницы был сплетением земляных нор. Каменные стены здесь встречались редко. В основном – спрессованная глина, кое-где укрепленная бревнами. Камни отражали свет лампадок, но темная глина глотала его, и за шаг от нас уже царила темень. Проходы стали еще уже, хотя это казалось невозможным. Земля под ногами была настолько влажной, что я чувствовала сырость сквозь подошвы.
Я не из тех, кто боится холода. Мне доводилось и бегать по снегу босиком, и купаться в проруби. Однако сейчас охватывал озноб, я вся дрожала, и вовсе не сырость была тому причиной.
– В нижнем круге, – говорил Сайрус, – содержатся безличности. Это, барышня, самые отъявленные преступники и грешники, коих его милость граф даже не ссылает на каторгу, а держит при себе, ибо желает точно увериться в дате их кончины. Отчего, спросите, их не казнят? А потому, барышня, что умереть сразу было бы для них слишком просто и весело. Этакие злодеи не заслуживают милости.
– Хотите сказать… – голос сел, – здесь, внизу, есть люди?
Он не успел ответить. Из темноты сбоку раздался сдавленный, пульсирующий рык. Я отпрыгнула, влипла спиной в глину. Выбросила вперед руку с лампадкой, чтобы закрыться от чудища. Передо мною была стена, а в ней – черное квадратное отверстие в ладонь шириной. Свет проник в него. Там, за стеной, во мраке что-то шевелилось.
Звук повторился, и я поняла: не рык, а кашель. Кто-то кашлял с надрывным хрипом, раздирая легкие.
– Кхыррр… кхыррр-кхыррр…
В темноте дыры вновь увиделось движение. Бурый лохматый ком приблизился к отверстию. Я смотрела, завороженная. Ком замер, заслонив собой дыру. Перед ним возникла желто-серая лапа с когтями, коснулась шерсти.
Я отдернула свет прежде, чем узник убрал волосы с лица. Я не могла этого увидеть. Назови меня трусихой, но не могла. И больше всего на свете боялась услышать то, что он скажет. Пусть даже одно слово – я никогда в жизни его не забуду. Не смогу забыть этого голоса.
Но узник только кашлял мне вслед:
– Кхыррр… кхыррр… кхыррр…
Монотонно. Как скрип механизма.
– Ульяна Печальная, сестрица смерти, пошли избавление… – прошептала я.
А мастер Сайрус сообщил:
– На нижнем круге дверей нет. Вход в камеру закладывается наглухо, но оставляется оконце, каковое вы изволили видеть. Через него подается вода и пища, покуда узник не перестанет в них нуждаться. Тогда окошко просто замуровывается и замазывается. Вот как здесь.
Он показал пятно светлой глины на стене чуть поодаль. Ниже пятна стена была прозрачной, как стекло. С той стороны к ней прижимался скрюченный, иссохший труп. Сидел на земле, запрокинув череп. Челюсть отпала, белели зубы. Черная рука тянулась к пятну кладки на месте оконца.
Я взмокла от холодного пота прежде, чем поняла, что вижу свое воображение. Стена глуха – темные камни в глине. Тот, кто за нею, недоступен взгляду.
– Кхыррр… кхыррр… – донеслось сзади.
– Он… давно здесь?..
– Этот кашлюн?.. Пожалуй, что четыре года. А вон там, в левом отроге, есть один, что уже семь лет протянул. А за углом от него – старуха девятый год коротает. Так что кашлюн не старожил. И, если судить по голоску, недолго ему осталось.
