Лишь только век - страница 5



И уже стало почти старше
Меня как будто самого.
Чернил поблекших строчки зря
Состарили до слез иссохшую бумагу,
Подобную листку календаря,
Запечатлевшему навек забытую присягу.
Я не любил Вас, нет, мой дивный друг.
Перемешал признанье Ваше с книжною закладкой
И промокашкой иссушил слезы,
Те, что меж строк роняли Вы украдкой.
Конечно, живы Вы почти сто лет назад.
Чуть ветрены, и молоды, и нежны.
И я немыслимо как рад
Любовь воскресть и с Верой, и с Надеждой!

Знаю

Ты – дворец и храм дерзаний,
В стекло-бетон одетый.
Ты – преисподняя творений,
Твоя ведущая – Одетта.
Она одета, не раздета.
Сердиться перед зрителем
Не должна. О Боже!
Для Африки читает чернокожей.
А на Европу – белая акула.
Совсем одна. Зубы – жемчуг.
И сводит скулы, когда,
Когда твоя Одилия победно выключит телевизор.
И ты спасен. И только Бог один
Тебе, Ротбару, плешь омочил слезами,
Но и Он молочный пруд налить не в силах,
Бог истинный.
Победа ночи. Подушку ты набил,
Содрав с Одилии перья.
Тебе опасна Одетта, зубы – жемчуг.
А лебедь – что? Он – самый верный!
Он – с тобой. Вива, Грация!
Усни?! Нет! Экран погас не для того.
Вновь: Чтоб ты остался жив!
Одилия, Одилия, Одилия!

Навстречу миру

Ты отсечешь все лишнее, и из мрамора выйдет стать!
В наш мир изменчивый, ему не изменяя,
Но лишь порой слезу роняя, в стремлении весь этот мир обнять.
Ты – скульптор, Бог! А я ж – лентяй, философ,
Теней читающий по потолку веселую игру.
Я вижу все занозы досок, цепляющие больно эти тени муз.
Но вот твой камень, данный нам веками,
Обосновался в нашей мастерской.
Неужто дышит горной он лавандой,
Но лишь затем, что не ромашкой полевой?!
Тебя здесь нет теперь. Но кто таится в нем несмело?
Гляжу, пронзая взглядом камень сквозь.
Диана в нем пленится девственно нагая,
С волшебным нашим миром врозь.
Но вот под взглядом филосо́фа лопнул камень.
Пошли по жилкам трещинки, он ранен одной силой взгляда,
И лунный свет уже Диана миру льет!
Подобно бабочке из кокона богиня тщится слабо,
Отпал от камня новый скорлупы кусок. Навстречу свету мира
Из тьмы веков явится чадо и руку мне свою волшебно подает!
А я сижу, закинув на коленку ногу, в качалке деревянной, не страшась.
Но, чу! Сейчас откроет дверь мой друг.
И мне мою подмогу как объяснить ему?
Лишь только Солнца свет ладонью заслонив.

Брошка

Я признаюсь тебе, есть причина помолчать.
Но слова эти – не молчанье.
Не залепит молчанья печать
Мои губы, для признанья.
Что любовь? Видно, всем вопреки,
Всем желаньям, Луна с неба рухнет!
Веет ветер холодный с реки,
И доносится плач твой из кухни.
Мне плевать, что Луну, разбив на куски,
Все вернуть ты отчаешься снова.
Нет, не склеить ее… Реви!
А тарелку – на счастье? Вот новость!
Пошутила?! Мой экипаж
Между звезд огоньками моргает.
Для тебя я – мираж, для меня ты – мираж.
На край света один убываю.
Ты смеешься, самолет твой – диван!
Где, дружок, твоя стюардесса?
Ну и пусть. Я не верю в счастливый обман.
И, конечно, молчу не к месту.
Пошутила! Ха-ха, оля-ля-ля!
Этот лайнер мой – неотложка.
И уходит куда-то земля.
Скоро в небо. А в кулак – твою брошку.

«Сказку старого Арбата напевает ветер юный…»

Сказку старого Арбата напевает ветер юный.
Тут когда-то мимо окон проносился его прадед,
Мимо окон и балконов, залезая в трубы греться.
Здесь он тихо выл и плакал, вспоминая свое детство.
Ведь когда-то его прадед зимней стылою порою
Наметал кругом сугробы, до небес пургу взметая.
Было так, и есть, и будет. Ветры вечные летают,