– Извольте, могу и рассказать. Хотя я уже сказал вам, что это, наверное, какой-то сон, который мне приснился в детстве, а я его запомнил и теперь думаю, что это произошло наяву. Короче говоря, я помню, что была ночь. Отец крепко спит, а я почему-то проснулся. В окно светит луна и довольно светло, мне совсем не страшно, а как-то даже интересно.
– Пока это звучит так, что вполне могло бы быть воспоминанием, – заметил Мунку.
– Согласен, однако послушайте, что дальше было. Лежу я и смотрю на луну, вдруг ко мне наклоняется кто-то большой и волосатый. А мне совсем не страшно, я знаю, что он хороший и любит меня. Я его хватаю за волосы, за бороду, а он мои руки целует что ли… Потом он берёт меня на руки и мы… летим.
– Летите? Как это?
– Не знаю. Но вот каким-то образом я понимаю, что мы летим. Мы поднялись вверх, и я не чувствовал вокруг ничего, лишь его руки держали меня, а луна стала намного ближе. Потом помню, что выли волки.
– Ну, они всегда на луну воют, ничего удивительного.
– Да, ничего такого. Только мне кажется, что я тогда тоже на луну выл, или мне хотелось этого. А этот большой, который меня на руках держал, смеялся и подвывал.
– А потом? Он тебя уронил, ты ударился головой и стал дурачком, да? – ввернул Бато, и все засмеялись.
Шима тоже улыбнулся и продолжил:
– Нет, это я здесь от кислого молока свихнулся. А тот здоровяк меня надёжно держал. Потом мы оказались у реки, и я помню, там были две такие фигуры, вроде как женские. Холодные и мокрые, как вода.
– Нет уж! Женщины должны быть тёплыми, а лучше – жаркими! – воскликнул Мунку и стрельнул глазами в сторону Анги. Та покраснела и отвернулась.
– Дурак! – осадила она его. – Шима, не слушай его, давай дальше, занятно же.
– Дальше уже почти конец. Помню, мне стало тоскливо-тоскливо, хотелось обратно на руки того волосатого, а потом – спокойно и мирно, и я начал засыпать. Вода журчала и будто разговаривала со мной. Что-то вроде «люблю, люблю». Вот и всё. Ну что это, сон или воспоминание? Не пойми что такое.
Севда смахнула слезинку со щеки, Анга нахмурилась. Казалось, ей тоже хотелось бы пустить слезу над этим поэтическим рассказом Шимы, но она старается соответствовать своему строгому образу, и выискивает, как можно быстро продолжить разговор на другую не столь душещипательную тему. Она быстро нашла повод, когда Шима опять потянулся рукой к своей степняцкой войлочной шапке с острым верхом и начал поправлять её.
– Да что ты её теребишь! – закричала она на него. – Всю дорогу к ней тянешься. Да сними ты её уже! Тепло ведь!
С этими словами Анга одним молниеносным движением сорвала шапку с головы Шимы, а тот даже не успел опомниться.
– Что это с тобой? – охнула Анга, да и остальные удивлённо загомонили.
Шима смущённо поскрёб свежевыбритую голову.
– Билигма меня перед отъездом побрила и настояла, чтобы всю дорогу меня отец продолжал брить.
– Зачем это? Так, конечно, делают, но тебе это совсем не идёт. С волосами красивей, тем более они у тебя такие необычные.
– Она сказала, без волос меня сложнее узнать. Билигма боится, что меня ещё ищут и могут узнать по цвету волос, а так не видно, какие они у меня.
В самом деле, бритая голова Шимы никак не выдавала его странную смесь между чёрными, рыжими и белыми волосами. Сейчас она скорее отливала синевой, характерной для свежего бритья.
– Ничего себе, – протянул Мунку.
Шима пожал плечами, ничего, мол, не поделаешь. После этого все некоторое время ехали молча, на попытки Шимы каким-то образом разрядить обстановку и разговорить товарищей отвечали будто нехотя и подбирая правильные слова. Впрочем, довольно быстро их общение вернулось в обычное русло и о недоразумении с волосами все забыли.
