– Ксюшу оскорблял? – меня будто током обдало и включилась ярость. – Давай сейчас вместе зайдём, и хребет ему сломаем. Как тебе идея?
– Хех, – улыбнулся Рома. – А ты изменился, Глеб. И мне это нравится. Вот давай школу закончу, и вместе его подкараулим в подворотне? Тогда и хребет, и всё остальное сломаем…
– Ну да-да, ты прав. Из школы отчисляться ни в коем случае нельзя, – я почесал подбородок. – Не боись, сейчас что-нибудь придумаю, вот увидишь. – похлопал брата по плечу.
– Если и правда получится – я тебе грамоту, как “самому лучшему братану” распечатаю.
– Ну всё, готовь принтер, – расплылся я в ехидной улыбке и шагнул в сторону двери.
Лицо директрисы выглядело ещё более разгневанным, чем минуту назад. Видно, что бабка не любит долгих разбирательств, и вообще Лисовские ей противны. Хочет как можно быстрее расправиться с нами, да больше не мучиться.
Хех-м. Но, этому не суждено сбыться. Будешь терпеть Рому до конца одиннадцатого класса, как миленькая. И никуда не денешься.
Я вернулся на кресло возле стола и закинул ногу на ногу. Взглянул на бейджик директрисы.
– Лариса Акакиевна… – обратился я к ней. – Это всё, конечно, очень интересно, но… не слишком ли сильно пострадает репутация школы, если вы отчислите сразу двоих учеников?
Акакиевна потупила взор, а Татьяна Михайловна зашлась в кашле.
– В каком смысле? – директриса склонила голову набок и пронзительно поглядела мне в глаза. – Речь идёт об отчислении только вашего брата. О чём вы говорите?
– Ну, как же только моего брата… – я активировал супер-зрение Глаза Хроноса и внимательно просканировал Кирсанова. Я видел каждую ворсинку на его пиджаке, каждый тонкий волосок, что пробивался у него над губой, видел, как его глаза краснеют всё больше и больше, как в них туманно и почти отсутствует концентрация. – Вместе с ним из школы вылетит и молодой человек напротив.
Глаза Кирсанова распахнулись от удивления лишь спустя две секунды, и то, удивление было слабым.
– Что вы несёте?! – воскликнула директриса.
– О чём вы говорите, господин Лисовский? – удивлённо произнесла Татьяна Михайловна, поправляя манжеты на своей рубашке.
Глазом Хроноса мне удалось увидеть и кое-что ещё. Так сказать, завершающее картину. В верхнем кармане пиджака у Кирсанова кое-что топорщилось. Что-то продолговатое и плотное. И я почти уверен, что это.
– А разве в вашей школе разрешено курить запрещённые вещества? – приподняв левую бровь, спросил я.
– Чт…о… конечно, нет! Запрещено! – сказала Лариса Акакиевна и часто заморгала. – Но к чему это вы клоните? За такие обвинения…
Я повернулся на Рому, что сидел с приоткрытым ртом, и подмигнул ему.
– Да, я знаю, что бывает за такие обвинения. Но я бы и рот не раскрыл, будь они беспочвенны. Совершенно очевидно, что ваш ученик сейчас находится в изменённом состоянии. Именно из-за этого, кстати, он и стал оскорблять моего брата в попытке вывести того из себя. Просто не отдавал отчёта своим действиям.
Директриса подорвалась со стула, как ужаленная в задницу. На её лбу проступили неприятные крапинки пота, а в районе подмышек начали образовываться влажные пятна.
Иногда я жалею о том, что имею такое прекрасное зрение…
– Вы… вы… – начала заикаться женщина.
– Да, я, – спокойно отвечал ей, поудобнее устраиваясь в кресле.
В этот момент мужчина, стоявший столбом рядом с пацаном, оживился. Лицо его отмерло, стало принимать выражение гнева. Я уже хотел было напрячься, но его гнев вдруг оказался направлен совсем не на меня.
