Федя тоже выклянчила у родителей подобную юбку, но стричься ей запретили: жаль было длинных толстых кос. И тогда Валерия Ивановна заплела девочке волосы так, как носят парижские школьницы, – во французский колос. Это Феде очень шло; она была в восторге от новой учительницы и ловила каждое ее слово. Она вместе с одноклассниками восхищалась французской поэзией и живописью и мечтала о Париже. Поездка туда могла стать наградой за победу в конкурсе школьных спектаклей на французском языке. Федя старалась. Тем более что именно ей поручили написать пьесу!
Каждый день после уроков ребята репетировали под присмотром Валерии Ивановны, а потом те, кто в этот день не торопился на кружки, к репетиторам и прочее, оставались выпить чаю и поговорить о прекрасном городе.
– А вы собираетесь снова в Париж? – спросила однажды Нюша Соколова, Федина одноклассница. Не то чтобы подруга, но товарищ по мечте.
– Конечно, – улыбнулась учительница, – но не беспокойтесь, вас я успею выпустить.
– То есть опять на несколько лет? – уточнила Нюша.
– Знаете, – Валерия Ивановна опустила глаза и вздохнула, – я бы туда навсегда уехала.
– Как – навсегда?! – вскрикнула Федя, и ее глаза стали огромными, дыхание перехватило, не выпуская на волю еще множество вопросов.
– Я не должна вам такое говорить, наверное, – тихо произнесла учительница, все еще не поднимая глаз, – а может быть, наоборот, должна. – И она замолчала.
– Что – должны? – Нюша придвинулась поближе к Валерии Ивановне.
Через минуту тишины, дрожащей в оконных стеклах, послышался голос Кирилла Вольберга:
– А хотите, я за вас скажу? – И, не дожидаясь разрешения, он продолжил: – Нам всем нужно отсюда уехать насовсем. И почему бы не во Францию? Там в университет легче поступить и учиться бесплатно можно. А потом, если ты не лох, конечно, то работу хорошую можно найти и вообще гражданство получить. Так, Валерия Ивановна?
– Так, – глухо и поспешно согласилась учительница.
– Вы ведь про это нам хотели рассказать? Не бойтесь, не вы первая. Наш физик то же самое говорит! – усмехнулся Кирилл.
Федя вжалась в сиденье, ей стало жарко. До сих пор она всегда поддерживала все, что говорила Валерия Ивановна. Да по правде сказать, и то, что говорил Кирилл – самый умный мальчишка изо всех, кого она знала. И самый добрый. И вообще друг. Она взглянула в окно: ей казалось, что стучащаяся тишина продолжает биться в стекло упорной птицей, несмотря на галдеж, поднявшийся в классе. Она бьется, чтобы влететь вместе с невским ветром, чтобы все вдохнули и вспомнили, где они, кто они, зачем они… И Федя молчала, боясь спугнуть свою тишину.
А Кирилл продолжал:
– Ну правда, что тут делать? Если я стану инженером, буду в лучшем случае тридцатник иметь; ни ипотеки, ни «лексуса», и делать не дадут что хочу, а только то, что скажут.
– А что ты хочешь делать? – оживилась Валерия Ивановна, желая все-таки уйти от щекотливой темы.
– Вы же знаете, у меня дипломы по физике. Я ученым хочу быть и деньги при этом зарабатывать, чтобы не считать каждый проводок и транзистор. Я на коллайдере хочу работать. Интересно, престижно, перспективно. Только не говорите мне про Сколково. Все это не катит. Блеф очередной.
– Ты про высшую техническую школу Парижа слышал? – улыбнулась Валерия Ивановна. – Ее мой муж закончил. И ты абсолютно прав, Кирилл. Тебе нужно пробовать туда. Не сразу после школы, конечно.
