– Они курить просили! – усмехнулась женщина.
– А он не дал? – выпалила Федя и тут же поняла, что ее слова прозвучали глупо и бестактно.
– Он не курит… – вздохнула женщина. – Не пьет и наркотики не употребляет. Мой сын – студент. Он приехал в ваш город учиться в университете. Он хороший мальчик, мой сын. Что теперь будет? Что будет?
– Врачи его вылечат, – прошептала Федя. – У нас хорошие врачи. Очень.
Федя почувствовала, что ей вдруг стало стыдно перед этой несчастной женщиной и ее сыном, лежащим посреди Фединого города на проезжей части, и она горячо зашептала:
– Простите! Пожалуйста, простите!
Женщина подняла на нее удивленные глаза:
– За что ты просишь прощение, девочка? Разве это были твои друзья?
– Нет, – твердо сказала Федя. – Это были мои враги.
– Как тебя зовут? – вдруг спросила женщина.
– Фе… то есть Лиза, – ответила Федя. – А вас?
– Гузель, – кивнула та и взяла Федю за руку. – Они не твои враги. Они сами себе враги. А у тебя врагов нет и быть не должно. Они не знают, что делают, и не знают, что им делать.
– Это я не знаю, что мне делать, – эхом отозвалась Федя.
Гузель снова удивленно взглянула на Федю:
– Как – не знаешь? Почему?
Федя заговорила с жаром:
– Я не знаю, что делать. Я чувствую: в моем, в нашем городе происходит что-то не то, что-то нехорошее, неправильное. Ведь и то, что случилось с вашим сыном, – это неправильно. И городу плохо. Он как живой. Он, как ваш сын сейчас, словно бы лежит в грязи избитый. И что делать с этим, не знаешь. Вдруг и ему лучше не шевелиться, пока врачи диагноз не поставят? А где они, эти врачи? Кто они и когда появятся? Это я не знаю, что делать, а они даже не думают…
– Что ты хочешь? – Гузель одной рукой держала руку своего сына, другой гладила Федю по плечу. – Ты знаешь, чего ты хочешь?
– Да. Наверное, – не совсем уверенно проговорила Федя.
– Так скажи просто, что думаешь, – улыбнулась Гузель.
– Я… – начала Федя. – Я. Я хочу, чтобы Петербург был Петербургом. Здоровым, красивым, уютным. И безопасным для всех. И гостеприимным. Чтобы был культурной столицей. Действительно культурной. Чтобы здесь все могли найти дело по душе. И чтобы мои друзья не хотели уезжать отсюда в Париж. И чтобы я тоже жила здесь и стала писателем, нужным этому городу. Но это только мечта! Дурацкая детская мечта! Вам ведь тоже так кажется?
– Тише! – Гузель снова взяла Федю за руку. – Ты правильно все говоришь. Но почему ты считаешь, что твой город другой?
– Ну, я же сказала только что! – Федя даже повысила голос от отчаяния. – Он словно бы болен!
– Подожди, – спокойно остановила ее Гузель. – Город твой не болен. С ним все хорошо, раз в нем есть ты и много таких, как ты. Я знаю, что говорю. Послушай. Просто это ты ищешь свое место в нем. Только свое. Понимаешь меня?
– Кажется, да, – прошептала Федя.
Гузель улыбнулась ей и продолжила:
– Но послушай. Мой отец пас в горах овец и рассказывал: вершины гор видны издалека, но дорог к ним не видно. Перед тобой лишь петляющая тропа, и, куда она ведет, только Аллаху известно. Но если ты хочешь достигнуть вершины, ты должен просто идти. Шаг за шагом до поворота. И дальше. Бывает, кажется, что ты в тупике, иногда приходится самому протаптывать, даже прорубать тропу, а порой спускаться вниз. Чаще всего ты даже не видишь свою вершину: мешают склоны, но ты знаешь, что она есть, и веришь, что тебе туда нужно. И если так, дойдешь. Шаг за шагом. Понимаешь? Шаг за шагом. Надо только начать идти. Ни горы, ни пропасти не виноваты, что ты не видишь вершину, но смотри внимательно: они подсказывают.
