Вернулась Ханна с тяжёлым кувшином горячей воды. Генрих не стал её останавливать. Но когда дверь на стук служанки открылась, он постарался заглянуть внутрь комнаты. Буквально несколько мгновений, и дверь снова закрылась за вошедшей в покои Ханной. Однако этих мгновений хватило Генриху, чтобы увидеть то, что заставило его оцепенеть. На покрытом простынями столе лежал младенец, лежал молча и неподвижно, а рядом с ним стоял лекарь и периодически нажимал ладонью на его маленькую грудь. Значит, Патриция всё-таки родила, вот только с ребёнком что-то неладное. Почему же тогда Гойербарг сказал, что нет никаких опасений? Почему он вообще не сказал о младенце? А вдруг малыш родился мёртвым? Ведь он молчит, не двигается. А вдруг и Патриция не выдержала мучений?
Сердце сжалось от таких мыслей. Может, в нём и не пылала жаркая любовь к Патриции, но потеря этой женщины, несомненно, принесла бы ему страдания и боль. Генрих направился прочь, вступил на лестницу… Однако горестные мысли были слишком тяжелы и затрудняли ход. Генрих опустился на ступеньку и уронил голову в ладони.
Из-за двери доносилось тревожное жужжание голосов, редкие выкрики Гойербарга, торопливые шаги по комнате. Но вдруг среди этого шума стали выделяться резкие высокие нотки, будто кто-то громко всхлипывал. Генрих замер и прислушался. Вот эти нотки повторились, ещё. Стали чаще и громче. И наконец они слились в громкий плач младенца! Не веря своим ушам, Генрих вскочил, подбежал к двери и приложил к ней ухо. Точно, это был голос младенца, его ребёнка! Значит, он жив. Гойербаргу удалось вернуть его к жизни. Воистину он великий мастер врачевания! Генрих был счастлив. С радостной улыбкой он слушал набирающий громкость плач новорожденного, словно самую красивую в мире музыку.
Но вот послышались приближающиеся к двери шаги, и Генрих быстро отошёл. Из покоев вышел лекарь Гойербарг. Он выглядел усталым; узкое лицо, казалось, ещё больше вытянулось, взгляд потускнел, спина сгорблена, на лбу проступили капельки пота.
– Теперь вы можете войти, ландграф, – бесцветным голосом пригласил лекарь.
Генрих неуверенно заглянул в спальню своей жены и осмотрелся. Служанки ещё суетились, прибираясь в комнате, но в целом чистота уже была восстановлена. На кровати, укрытая одеялом, лежала Патриция. Бледное лицо её спокойно, глаза закрыты. Рядом с кроватью стояла счастливая Магда Бренденбруг и держала на руках своего новорожденного внука. Малыш громко плакал, махал ручками, и Магда тихим ласковым голосом пыталась его успокоить, заботливо укутывая его в мягкое одеяльце. А заметив вошедшего Генриха, графиня Бренденбруг гордо выпрямила спину и с достоинством произнесла:
– Ваша жена подарила вам сына, ландграф. Я поздравляю вас с наследником.
Сын! Генрих и так был счастлив, но это известие сумело увеличить его радость в разы. Он приблизился к Магде и взглянул на младенца.
– Ну, здравствуй, сынок, – ласково произнёс папа.
В ответ малыш лишь ещё громче закричал.
– Он мил, не правда ли? – проговорила Магда.
– Он великолепен, – умилённо улыбаясь, согласился Генрих. – Дайте-ка мне его.
Магда Бренденбруг без возражений передала младенца в руки отца.
– И что ж ты так кричишь? – вновь заговорил Генрих с сыночком. – Боишься мира, в который пришёл? Он, конечно, коварен, но с папой тебе совсем нечего бояться. Не надо плакать.
Да только малыш не понимал слов отца, он понимал лишь свои чувства и ощущения, а потому и не прекращал громкий плач.
