Людоед говорил редко, но услышав слово история, пробурчал под нос: «Лу-блу сказки». Быть может, начитавшись сказок про великанов-людоедов, подломил себе психику в детстве Федька-маньяк? Но не он был сегодня героем хаты «восемь-пять».
Несмышляев резко вырос в глазах сидельцев…
– Так ты в натуре историк, – удивился Чечен.
Интересные загоны были в камере на вес золота, а тут, как выяснилось, настоящий дипломированный историк сидел на соседней шконке.
– Не жмись, Ваня. Поделись историей. Так и время в хате быстрей затикает, – обратился к мэру Качок.
– Мне бы память освежить, я ведь лет 10 назад в школе преподавал, – ответил историк.
– Ты начни, а мы подскажем. Не томи, казнокрад интеллигентный, люди места заняли согласно купленным билетам, – недовольно загудела камера. – А то по жбану могут въехать…
ГЛАВА V
Гримасы историй
Историю стран, веков и континентов творят люди, насколько им позволяют силы и, конечно, прочие обстоятельства. И без божьего промысла тут, говорят, не обойтись. У всех сидельцев камеры «восемь пять» была своя история жизни. И в каждой четко просматривалась самая что ни на есть бесовская ухмылка.
Четверо из одиннадцати арестантов обвинялись в убийствах, еще шестеро подозревались в нанесении тяжких телесных повреждений… Мэр Несмышляев никого не убивал и не калечил, но и ему нашлось тут место. Чиновникам любого ранга, обвиняемым в должностных преступлениях, тоже нужно где-то сидеть под стражей.
За что были арестованы остальные сокамерники, мэр узнал не сразу. Каждый сиделец время от времени делился своей историей жизни или по доброй воле давал почитать материалы уголовного дела, которое изучал накануне суда прямо в камере. Только людоед Федька Плешивцев не желал рассказывать о прошлых своих житейских буднях. Да и что взять с сумасшедшего. Он и мяса-то в хате не ел. Тихарился на своей шконке в неприметном сером свитерочке, как моль в шкафу.
Остальным хотелось выговориться. Да и что еще делать, когда свободного времени навалом. Можно, конечно, и в петлю слазить. Однако, чтоб такое развлечение не стало последним, конвоиры перед прогулкой меньше трех арестантов в камере не оставляли.
Какие еще радости в хате?
Ну похавал, что послал баландер, или расчехлил посылку с воли. Ну чифирнул. Ну вылепил из жёваного хлеба статуэтку дельфина или четки. Ну перекинулся в шахматишки с сокамерником на интерес. Например, на очередь прибраться в хате. Поставил мат, и вместо тебя дежурить будет проигравший.
Уборка в хате по графику. Каждый день тут начинался с мытья полов, параши и благодарки. Если на суд кого увезли из сидельцев, то дежурный прибирался тщательнее, чтобы арестант назад в СИЗО не вернулся – из суда чтоб на волю ушёл. Могли и под зад пнуть сокамернику при выходе из хаты на суд, «благословляя» не возвращаться назад. Такие поверья у арестантов.
В шахматных партиях Несмышляеву не было равных в хате «восемь-пять», поэтому он не дежурил вовсе. Выигрывал ли он от этого по большому счету – еще вопрос, потому что уборка – редкая возможность для сидельца косточки размять. Скучно же сутками сидеть на шконке тихо, да дышать ровно, чтоб не жрать драгоценный кислород.
Чтобы разогнать тоску, можно было, конечно, двинуть за парус к параше, «погонять лысого на Дуньку Кулакову» – картинку какой-нибудь смазливой дамочки. Мэр не развлекал себя в хате онанизмом. Стыдился. Лучше уж поболтать за жизнь да послушать историю жизни своего невольного соседа.
