На дороге, по которой они с Вильсетом шли, инстинктивно стараясь держаться ближе к обочине, лишь кое-где имелись небольшие участки, выложенные еще в давние времена булыжниками. Куда подевались камни из старой мостовой, обтесанные и уложенные еще вольными гномами в эпоху процветания подземного государства, оставалось только гадать. Наверное, шеварийские первопроходцы разобрали дорожное покрытие для возведения собственных домов и иных целей, поскольку не предполагали, что когда-нибудь будут в пещерах что-либо добывать и, соответственно, перевозить по тоннелям грузы. Их же нерадивые потомки не стали утруждать себя восстановлением гномьих дорог, а только расчистили их от камней, немного расширили по краям, практически лишив обочин, да на тех местах, где влага сотворила ямы да рытвины, соорудили временные деревянные помосты. Конечно, телегам по ним было ездить удобно, но доски из-за сырости быстро гнили, а хозяева карьеров и ферм, которые было бы более уместно назвать тюрьмами под открытым небом, не удосуживались за ними присматривать и регулярно их обновлять. В результате чего дерево помостов гнило и быстро превращалось под колесами тяжелых повозок в обломки да в зловонную, сырую щепу, которая мерзко пахла, отвратительно хлюпала под ногами и в которой к тому же ползала какая-то мелкая живность.
Именно этот прискорбный факт и заставил Аламеза разочароваться в шеварийских башмаках, в которых и ходить было удобней, чем в кожаной обуви, и ноги гораздо меньше прели. Однако у сапог было два существенных преимущества, которых в данный момент что Дарк, что его спутник были лишены (Ринва не в счет, она покоилась у Крамберга на плече и не ступала по гнилым настилам). За их высокие голенища мерзким букашкам не удалось бы заползти, да и сапоги никто не пытался сожрать. Деревянная же обувь, как только соприкоснулась с трухой, мгновенно подверглась нападению полчищ крошечных паразитов. Оставалось только гадать, как по этой дороге ходили шеварийские мастеровые: то ли они вовсе и не ходили, а только разъезжали верхом да на телегах, то ли передвигались аккуратно, обходя помосты стороной и карабкаясь по камням, вместо того чтобы смело, как герканцы, ступить на огромное покрывало из древесной трухи.
Впрочем, сохранность башмаков, густо облепленных букашками, впившимися во вкусную древесину, подобно клешням, крохотными лапками и зубками, моррона мало волновала. Их стенки были толстыми, и сколь голодны ни были бы паразиты, но за несколько часов пути до поселения горняков на месте гномьего города им было их насквозь не прогрызть. Раз уж так получилось и лазутчики совершили глупость, наступив на труху, то теперь им было проще раздобыть новую обувь, чем бороться за ее сохранность, тем более что ни у идущего немного впереди Аламеза, ни у следовавшего за ним с Ринвой на плечах Крамберга абсолютно не было времени, чтобы смотреть под ноги.
Почти каждые пять минут на довольно оживленной подземной дороге что-то происходило, и лазутчикам приходилось либо прятаться за камнями, либо притворятся троицей изрядно подвыпивших мастеровых, скучающих на обочине, пока их четвертый «воображаемый» собутыльник чуток облегчится. Наиболее талантливо исполняла роль пьяницы, конечно же, Ринва. Ее вальяжно развалившееся на камнях тело и красные-прекрасные щеки не вызывали у случайных прохожих подозрений. Им сразу становилось понятно, что юный паренек очень сильно перебрал, а его более опытные в хмельном деле коллеги исполняют товарищеский долг, стараясь дотащить его до постели.
