В медпункте нас встречает тучная медсестра и сразу тянет ко мне свои руки, как будто я – желанный гость, которому забыли выстелить ковровую дорожку. Александра стоит у меня за плечом и с каждой секундой становится все бледнее и бледнее. Не успеваю сесть на кушетку, как за окном раздается громкий «Бах!» выхлопной трубы, и моя Овечка просто садится на кушетку, как будто ей подпилили ноги.
— Вот она, - отвожу руку медсестры, когда та пытается что-то там выщупать у меня на лбу. – Она же студентка-медик? Справится.
Я добавляю к словам пару купюр и с очаровательной улыбкой предлагаю ей пойти выпить кофе. Ее словно ветром сдувает: через секунду в пропахшем лекарствами тесном кабинете остаемся только мы вдвоем и, должен сказать, это немного будоражит кровь. Даже противный химозный запах не в силах перебить тонкий аромат ее невинности, и он так сильно меня искушает, что приходится заложить ногу на ноги, чтобы не пугать малышку своими слишком очевидными мыслями.
— Это нормально, что мне страшно? – говорит моя Овечка, промокая царапину у меня на лбу какой-то бесцветной дрянью. Даже не щиплется.
— Всем страшно, когда на них падают деревья. – пытаюсь философствовать я, потому что у меня нет для нее ответа. Откуда я знаю, страшно ли ходить по краю смерти, если никогда этого не чувствовал. И, надеюсь, не почувствую.
— И чуть не сбивают машины, - добавляет Александра.
Она пытается подойти ближе и хмуро смотрит на мои ноги. Приходится расставить колени и быстро, пока она не сообразила, что к чему, прижать ее к себе. Руки укладываются на симпатичные изгибы ее бедер, как будто там им самое место. Александра же только сосредоточено делает свою работу. Втирает мне в лоб какую-то зловонную мазь, и я почти готов прыгать от радости, потому что она хоть немного, но перебивает ее сладкий аромат.
— Ты правда миллионер? – спрашивает Овечка, сгребая со стола испачканную вату и бинты.
— Это имеет значение? – Уверен, что для нее – нет, иначе приклеилась бы ко мне еще вчера, когда увидела мою тачку. Тогда все было бы проще. И совсем не интересно, если уж быть до конца откроенным.
— Просто не понимаю, зачем тебе я? – Она подносит к моему носу растопыренную ладонь и стучит пальцем по кольцу на безымянном пальце. — Может быть…
Вы будете смеяться, но она снова не успевает закончить мысль, потому что над нашими головами раздается хрустящий скрежет – и старая лампа с тремя рожками срывается вниз, словно уродливое семечко. Я и сам не очень в курсе, как успел схватить Александру и опрокинуть ее на пол, прикрыв собой. Звон разбитых плафонов немного глушит мое: «сука, блядь, когда это кончится?!» Потому что я зол, как черт, и потому что пара осколков точно угодила мне в ногу.
Александра лежит подо мной тихой мышью и даже не шевелится, и не дышит. Если я срочно что-то не придумаю, то она, чего доброго, начнет задыхаться.
— Эй, Овечка, все в порядке, это просто старая люстра, - шепотом говорю я.
Она еще пару секунд смотрит на меня немигающим взглядом, а потом говорит:
— Александра.
— Что? – не въезжаю я.
— Лучше «Александра», а не «Овечка».
Она как-то странно выходит из ступора, снова удивляя меня отсутствием слез, паники и криков.
— Александра, - растягиваю ее имя по слогам. И только, когда член снова напрягается до состояния полосатого жезла, до меня доходит, какую чудовищную ошибку я совершил.
Но уже поздно, потому что ее губы слишком близко, и если я не могу трахнуть их Локи-младшим, то точно могу трахнуть языком.
