там нет воздуха!
– Нет! – хихикал профессор, и на его щёчках выступал старческий румянец, – откуда же ему там взяться!
– И чем же они будут дышать?! – Дарья в притворном ужасе коснулась ланит острыми кончиками накладных ноготков.
– Воздух им будет не нужен! – торжественно говорил Болонкин. – На земле, обретаясь в своей такой нестойкой, но такой ээ… привычной телесной оболочке они накопят весь… ээ… пакет информационного багажа, – интеллектуального, чувственного, социального, этического и, конечно же, нравственного, – а затем этот самый, как его… экспирьянсный пакет с помощью специальных технологий будет перенесён на микрочип, который, будучи помещён в оболочку из чистейшего титана, снабжённую фотонным мотором, сможет обитать при любых температурах и в любой точке мирового пространства, питаясь солнечными светом и реликтовым излучением!
– Царица небесная!.. – округляла глаза Дарья и снова переходила в наступление: – Но, позвольте, профессор, зачем же им там, в космосе, ну, положим, нравственность!
– Как зачем! Как зачем! – горячился Болонкин, – это тоже… ээ-э… определённого рода …. знание.
– Они что, будут жить семьями, любить друг друга, изменять? – иронический задор Дарьи рос с каждым словом.
– Ну, изменять, хе-хе, они, конечно, не смогут… – лавировал Болонкин.
– Кто бы сомневался, – там же абсолютный нуль!
– Ну, да, – соглашался Болонкин, понимал, что попадает в силки хитроумной красавицы, и фальшиво изумлялся:
– Откуда вы знаете? Читали мою статью про Е-существо в Сайентифик Америкэн?
– По ТВ говорили. Показывали космический модуль Эндевер, и сказали, что при абсолютном нуле эта железная штука будет дееспособна только 14 лет, так что ваше Е-существо – утопия.
– Beg you pardon, Xan Xanych, – шёл на выручку незадачливому америкосу Карагодин, – wanna have some «Emerald Dry»?
– How come you have it here in Russia?! – радостно удивлялся профессор, – Я вообще считаю калифорнийскую лозу… – ээ… – он заискивающе улыбнулся Дарье, – а вы? Вы не желаете?
– Не откажусь, – милостиво соглашалась красавица, – кстати о вине: вчера была на открытии Гленливет Хаус, – утром еле встала (господи, о какой нравственности я тут лепечу?!.) Так что вся надежда на «Эмеральд Драй».
Раздался звук дверного звонка. Дарья метнулась в двери. Карагодин стоял в дверном проёме с сумкой «такса» в одной руке и походным пайком, который по распоряжению Короляша собрали прыткие стажёрки, в другой, и глупо улыбался.
– Ну, здравствуй, странник. Экой ты смешной какой! – прыснула Дарья.
Карагодин сделал шаг в прихожую и выронил «таксу» на пол. Дарья осторожно вынула из его руки пакет с пайком и опустила на половичок рядом с ботинком гостя, после чего расстегнула аляску гостя и, запустив под неё руки, притянула покорного Карагодина к себе и смежила глаза. Волна Дарьиных ароматов пролилась прямо в душу Карагодину, согревая порядком пристывшего «странника» таким желанным, таким домашним теплом. Он нашёл губы красавицы и поцеловал их с неожиданной для себя чувственностью.
В памяти проплыл миниатюрный маринованный осминожка. «Это афродизиак действует», – подумал он, но мысль эта показалась ему вдруг обидной, отчего естественные мужские реакции проявились более отчётливо. Он перевёл поцелуй в более решительную стадию, Дарья издала слабый стон, наконец отстранилась от него и довольно сказала: – То есть я всё-таки вызываю в тебе естественные реакции, негодяй.
