Лорд Джим - страница 5

Когда «Патна», выкрашенная снаружи и побеленная изнутри, встала, дымя, у деревянной пристани, на ее борт взошли паломники – человек восемьсот (чуть больше или чуть меньше). Они втекли на борт по трем трапам, подгоняемые верой в Бога и надеждой на рай, слитно топоча и шаркая босыми ногами, но кроме того не издавая ни звука и не оглядываясь. Протиснувшись между узкими перилами, толпа разлилась по всей палубе, от носа до кормы, затекла в разверстые пасти люков и наполнила внутренности корабля, как вода, безмолвно поднимаясь, наполняет резервуар до краев, заходя в каждый уголок, в каждую трещину. Восемьсот мужчин и женщин с севера, юга и окраин Востока собрались здесь, привезя с собою веру и надежды, привязанности и воспоминания. Эти люди пробирались сквозь джунгли, спускались по рекам, шли по мелководью на своих проа[6], переплывали на маленьких каноэ с острова на остров, терпели страдания, видели незнакомые картины, подвергались незнакомым страхам – и все ради одной цели. Среди паломников были обитатели забытых лесных хижин, густонаселенных кампонгов[7], рыбацких поселков. Повинуясь зову идеи, они оставили свои дома, богатые или бедные, вышли из-под защиты своих правителей, покинули места, знакомые с юности, и могилы отцов и явились – в пыли, в поту, в саже, в лохмотьях. Среди тех, кто поднялся на борт, были и сильные мужчины, главы семейств, и худощавые старцы, которые тратили на это путешествие последние силы, не надеясь вернуться, и юноши, чьи бесстрашные глаза смотрели с любопытством, и застенчивые девочки с длинными спутанными волосами, и женщины, пугливо прижимавшие к груди младенцев (завернутые в свободные концы засаленных материнских платков, эти паломники спали, не сознавая своего паломничества).

– Только посмотрите на эт-тот скот, – с немецким акцентом сказал шкипер своему новому помощнику.

Араб, возглавлявший благочестивую толпу, поднялся на борт последним – красивый и важный, в белом длиннополом одеянии, с большим тюрбаном на голове. Слуги, тянувшиеся за ним вереницей, внесли его багаж. «Патна» отшвартовалась и, пятясь, отошла от причала.

Она прошла между двумя маленькими островками, наискось пересекла якорную стоянку парусных судов, описала полукруг в тени холма и приблизилась к пенистым рифам. Араб, стоя на корме, принялся читать молитву о путешествующих по морю. Он призывал милость Всевышнего, прося благословить людские усилия и сокровенные стремления сердец. «Патна» шлепала в сумерках по тихой воде пролива, и маяк на винтовых сваях, поставленный неверующими на опасном мелководье, моргал своим огненным глазом, словно бы смеясь над целью путешествия паломнического корабля.

Благополучно пройдя через пролив, «Патна» пересекла бухту и продолжила путь по Проходу Полуторного Градуса: прямиком в Красное море под ясным небом – под знойным небом, обернутым в такой нестерпимый солнечный свет, что его безоблачная яркость убивала всякую мысль, подавляла всякое энергическое побуждение, угнетала сердце, истощала силы. Под этой зловещей роскошью глубокое синее море хранило неподвижность: ни малейшего колыхания, ни легкой ряби, ни морщинки, – вязкое, стоячее, безжизненное. С легким шипением пересекая эту сияющую гладкую равнину, «Патна» разворачивала за собой черную ленту дыма и белую ленту пены, которая сразу же таяла, словно некий корабль-призрак оставлял эфемерный след на мертвой воде.