– А меня – Дорна Дун, – проговорила она тихо, словно боясь своего же ответа, и опустила головку так, что я мог видеть только ее лоб и ресницы. – Меня зовут Дорна Дун, и я думала, ты это и так знаешь и тут никакие вопросы не нужны.
Я встал и, взяв мою спасительницу за руку, попытался заглянуть ей в глаза, но она все время отворачивалась. Маленькая, совсем еще, кажется, несмышленыш, она уже стыдилась своего имени. А я – я не мог отвести от нее взгляда, когда она внезапно вздрогнула, и по щекам ее покатились крупные медленные слезы.
– Не плачь, – попытался я успокоить ее, – ты-то ведь ни в чем не виновата. Я отдам тебе всю свою рыбу, Дорна, а для матушки наловлю еще, только не плачь и не сердись на меня.
Всхлипывая, она поднесла свои маленькие нежные ручки к глазам и взглянули на меня так жалостно, что я не удержался и… поцеловал ее! Потом, вспоминая об этом, я никак не мог понять, почему я так поступил: ведь я же терпеть не мог целоваться, как и всякий мальчишка, если – я уже говорил и еще повторю – это настоящий мальчишка, а не слюнтяй. Теперь-то я знаю: я был очень растроган, потому что девочка живо напомнила мне хрупкий весенний цветок.
Нет, она не поощрила меня на новый поцелуй, как сделала бы моя матушка, допусти я по отношению к ней такие нежности. Она отвернулась и, поглаживая платьице, всем своим видом дала понять, что я допустил неслыханную вольность. Я густо покраснел и, стоя перед ней, разглядывал свои ноги, готовый провалиться сквозь землю от стыда. Хотя она вовсе не была гордячкой и задавакой – это было видно по ней, – но я-то знал, что по своему происхождению эта крошка стоит на тысячу голов выше меня. Я – сын фермера до мозга костей и сам будущий фермер, а она – каждый пальчик ее руки и каждый стежок ее платья твердили о том, что передо мной будущая госпожа.
И все же я поцеловал ее, эту прелестную маленькую девочку, и она, чувствуя и свое, и мое смущение, устремила пристальный взгляд туда, где Беджворти срывалась с гранитной стремнины, образуя горный водопад.
Я не знал, что сказать, а Дорна и не пыталась прийти ко мне на помощь. Почувствовав обиду, я начал собирать вещи, стараясь делать это шумно, чтобы она наконец очнулась и поняла, что я ухожу. Я надеялся, что моя новая знакомая станет отговаривать меня, но она не делала этого, а я, глядя в черный, как ночь, поток, знал, что обратная дорога по только что пройденному пути для меня – почти верная гибель.
Я обернулся к девочке и тихо позвал:
– Дорна!
– А я думала, ты уже ушел. Зачем ты явился сюда? Разве ты не знаешь, что с нами сделают Дуны, если застанут тебя со мной?
– Вздуют обоих как следует или всыплют мне одному: тебя-то навряд ли посмеют обижать.
– Нет, они убьют нас обоих и сбросят сюда, в эту реку.
– Но за что им меня убивать?
– За то, что ты нашел дорогу сюда. А сейчас уходи – пожалуйста, уходи! Они могут убить нас в любой момент. И еще… Ты мне очень понравился (здесь мне захотелось сказать ей то же самое), правда очень понравился, и я буду звать тебя просто Джоном, если ты не против. Но сейчас ты уходи, уходи, Джон, пожалуйста. А когда ноги у тебя заживут, ты сможешь прийти сюда и рассказать, как ты себя чувствуешь.
– И я тебе признаюсь, Лорна… Ты мне тоже очень понравилась: ты мне нравишься совсем как сестренка Анни и куда больше, чем Лиззи. Я еще никогда не встречал такой девочки, как ты, и я приду сюда завтра, и ты приходи. Я принесу тебе яблок и птичку, которую нашел, когда у нее была сломана лапка…
