– Правда?
– Я тебе обещаю.
Кажется, она поверила.
Он помог ей подняться, но девочка не могла идти, и Ловчему пришлось взять ее на руки.
– Лучше зажмурься и не открывай глаза, пока я не скажу. Хорошо?
Она кивнула.
Он вынес ее из замка за ворота. Купол неба окончательно окрасился в светлые тона, почти рассвело.
– Теперь можешь смотреть.
Дочь бана обернулась, глядя на оставшийся за спиной отцовский замок, всхлипнула, но, взяв себя в руки, подавила подкатывающий к горлу комок рыданий.
– Знаешь, куда идти?
Она непонимающе посмотрела на него.
– Ступай в город. Ну давай же, не стой на месте, иди.
Он видел, как она, постоянно оглядываясь, спотыкаясь, босая, в порванной рубашке, вымазанной чужой кровью, неуверенно бредет к просыпающемуся городу. Когда маленькая белая фигурка скрылась вдали, Вергун собрал остатки воли для последнего рывка. Крохи оставшейся силы он потратит на то, чтобы как можно дальше убраться отсюда.
Остаток пути до каменной преграды он проделал в каком-то полузабытьи, действуя интуитивно. Он не помнил, как при помощи «когтей» перебрался через стену, как нашел покорно ждущего коня, как забрался в седло и направил лошадь прочь от Вельрада. Забытье постепенно поглощало сознание, усталость сковывала тело, надевая на руки и ноги чугунные оковы слабости. Возможно, так приходит смерть. Но не к нему. Он не мог на это рассчитывать, ибо его так просто не отпустят. Уже раз проданный товар обмену или возврату не подлежит.
Наконец забытье победило, а вслед за ним пришла, поглощая весь мир, ослепительная пустота.
Холодные крылья…
Нет, руки, все-таки руки, женские. Он почему-то твердо был в этом уверен. Только женщина может прикасаться ТАК. Женские руки могут говорить на особом языке, но не всякому дано его знать.
Холодные…
Крылья…
Прикосновения были приятны. Руки касались его лба, лица, шеи, обнаженной груди. Они что-то искали или может хотели что-то подсказать. Как хорошо, и главное, ни о чем не нужно думать. Эти руки сами все сделают: помогут, излечат, успокоят, подтолкнут к верному пути. Но пути куда? Нет, так не бывает.
Вергун очнулся.
К его немалому удивлению, руки не исчезли, они не были плодом его фантазии, они существовали на самом деле, одновременно в двух мирах. В мирах сна и яви. Просто удивительные руки.
Он открыл глаза.
Торопливые прикосновения тут же исчезли, как будто с лица спорхнула заботливая невесомая птица. Сын Карны увидел склонившееся над ним лицо. Красивое женское лицо. Черты были необычны. Большие глаза, заостренный подбородок, решительные скулы, маленькие нежные губы. Было в нем что-то кошачье, хищное, грациозное… Ловчий вздрогнул, резко приподнимаясь на локтях.
– Наконец-то, – тихо произнесла женщина, – очнулся…
– Мара… – Он попытался коснуться ее, но она легко ускользнула, отстраняясь.
С таким же успехом можно было бы попытаться поймать ветер.
Вокруг лес. Невдалеке пасется конь, в траве стрекочут кузнечики.
«Чего они вдруг? – удивился Вергун, щурясь в лучах пробивающегося сквозь ветви деревьев солнца. – В середине осени».
– Сколько я пролежал без сознания?
– Сутки, – поднявшись, Мара легко прошлась по траве.
Сын Карны беззастенчиво разглядывал ее. Обнаженное тело было прекрасным, стройным, безупречным. Женщина куталась в ниспадающие до земли черные волосы.
– Что смотришь? – она игриво улыбнулась. – Словно видишь в первый раз.
– Может, и в первый.
– Ты какой-то странный сегодня…
