– Мы вас не обвиняем, – Себастьян толкнул злотень, который покатился по конторке, чтобы попасть в дрожащие, но цепкие пальцы Понятковского. – Мы ни в чем вас не обвиняем. И даже не будем привлекать как свидетеля…
Катарина нахмурилась. Похоже, идея не привлекать Понятковского не нашла отклика в ее очерствевшем сердце. А зря. Свидетель из него аховый, видно, что боязлив до невозможности и ныне им один страх движет, а попроси под протокол свой рассказец записать, и мигом иной проявится.
Понятковский испустил тяжкий вздох и, спрятав монетку в нагрудном кармане, погладил его.
– Он говорил… говорил, что бояться не стоит, что у него есть знакомые… и грузы будут идти… туда и обратно… мне всего-то надо будет документы оформлять.
– Что за грузы? – уточнила Катарина.
Ишь, подобралась.
А главное, что с утра какая-то не такая, как намедни. Злая? Раздраженная? И еще, пожалуй, растерянная, пусть и всячески пытается это скрыть. Интересно…
Себастьян исподволь разглядывал напарницу, находя новые и новые признаки ее недовольства.
Уголки губ опущены. И левый нервно подрагивает, будто Катарина изо всех сил сдерживает истерический смех. Под глазами тени. Волосы… волосы зачесаны гладко. Слишком уж гладко. А вот воротничок платья измят.
И пальцы то и дело касаются этого несчастного воротничка.
Щиплют.
Крутят.
Любопытно… что вчера случилось? Спросить напрямую? Не расскажет… и личное это? Или же дела касается?
– Да разве ж мне сказал он? Нет… я сразу заявил, что не стану связываться… ни за какие деньги не стану. Голова дороже, – немного нервозно произнес Понятковский. – Я думал… боялся… что он станет уговаривать… угрожать… а он… он лишь визитную карточку оставил…
– Какую?
Себастьян подобрался.
– Не свою… купца познаньского, который… сказал, что мы с ним найдем общий язык… и что я могу лично убедиться, что… – Понятковский рванул узел. – Я эту карточку сжег.
– Плохо, – сказала Катарина.
И Себастьян был с нею согласен.
– Очень плохо…
– Но… – Понятковский облизнул губы. – Я запомнил фамилию и… и мне случалось встречать этого человека… он… он пытался пристроить свой товар сюда. Явился неделей после…
Интересно.
Совсем интересно.
– И что за товар? – Себастьян уже знал ответ. Более того, пожалуй, он мог бы и имя назвать, не сразу, но… не так уж много купцов торгует с Хольмом. А грузы оформлялись официально, и потому достаточно лишь поднять бумаги.
– Так… – Понятковский поправил очочки и, послюнявив палец, провел по бровям, возвращая им прежнюю ухоженность. – Гробы же… но качества преотвратного. Хотя… все равно их берут.
Это он произнес с немалым неодобрением.
– Думают, что если из Познаньска, то лучше наших. А наши гробы, чтоб вы знали, самые лучшие во всем Хольме…
Не всякий гранит науки одинаково полезен для желудка.
Размышления некоего студиозуса.
Панна Гуржакова разглядывала жениха через лорнет. Не то, чтобы со зрением у нее проблемы были, отнюдь, но по собственной убежденности лорнет придавал ей солидности.
– Вы прелестны, – промолвил жених, прикладываясь к ручке Гражины. И та зарделась, что маков цвет, пролепетала нечто неразборчивое, но ручку, что характерно, не забрала.
Хороший признак.
Панна Гуржакова отвернулась, скрывая торжествующую улыбку. Получилось! А ведь дочь, вот упертое создание, в кого только пошла? – наотрез отказывалась знакомиться со сродственником панны Белялинской. Заявила, мол, сама себе найдет жениха.
