– Ишь ты… и чего? – он явно не желал вновь отвечать на вопросы, особенно столь неудобные. И пусть пока никто ни в чем не обвинял его, да и сам он за собой вины не знал, но чутье, выработавшееся за годы службы близ границы, подсказывало, что неприятности близки.
– Собиралась прийти… вы убрались… занавески ведь только-только повесили, поэтому чистые и не пахнут?
– Ну…
– И рубаху надели, чтобы ей приятное сделать…
Она разгладила рубаху.
– Это я заберу. Под расписку, само собой. Вернут по окончанию следствия.
– Она хорошая, – сторож натянул пиджак на голое тело. – Она больным помогает… она…
– Она подсунула вам интересный узор, – Катарина ткнула пальцем в переплетение красных и белых нитей. – Вот эта часть больше известна как «Зуд покойника». Вступает в реакцию с остаточными эманациями проклятий. Для диагностики и используется… именно из-за нее вам стало дурно. А вот это…
Нити синие.
И зеленые.
И желтизны самую малость. Узор красив, он даже кажется живым. Линии меняются, одни гаснут, другие вдруг появляются, становятся болезненно четкими… Себастьян моргнул.
Не только шуба нужна, но и очки.
Синие.
Те, которые остались памятью о хорошем человеке…
– Не стоит вглядываться, – Катарина поспешно свернула рубаху. – Это «Сон покойника». Его, к слову, тоже применяют в медицине, скажем, при серьезных ранениях, Человек спит настолько крепко, что не ощущает боли…
– Она… она не могла… – сторож обнял себя и жалобно, словно требуя подтвердить, что она и вправду не могла, произнес. – Она хорошая… она людей лечит…
…госпиталь.
Еще одна громадина, которую и выпавший снег не способен был облагородить. Слепые окна, то ли снегом этим залепленные, то ли занавешенные одинаковыми белесыми шторками. Скользкие ступени. Дверь на тугой пружине, открыть которую Катарине удается не с первого раза. Ей вовсе начинает казаться, что она не справится.
Ни с дверью.
Ни с делом.
Князь молча отстранил ее и сам открыл, поклонился, пропуская Катарину и тихо произнес:
– Нам ведь не случайно подбросили такого удобного подозреваемого… бывший военный. Полтора десятка лет на границе. Ранение в голову, потеря сознания… потеря контроля. Легко представить, что именно он и убил девушку. Скажем, наступило помутнение…
– Где убил? – Катарине этот разговор не нравился, как не нравился и сам госпиталь, слишком большой и неуютный.
Здесь пахло болью.
И еще смертью.
– А когда и кого интересовали подобные мелочи? Дело ведь закрыть просто… более того, – Себастьян огляделся, – я почти уверен, что наш с вами общий друг попритихнет… на год или два.
Искушение.
А ведь за год или два многое можно успеть.
…довести дело до суда, приговора и исполнения – затягивать не станут.
…подать заявление о переводе. Удовлетворят. Харольд спит и видит, как бы от нее избавиться.
…вовсе сменить профессию. Пойти, скажем, в учительницы… или в библиотекари… или стать кем-нибудь другим, мирного свойства.
Демон смеялся.
…второй этаж.
Северное крыло. Полупустые коридоры. Приоткрытые двери и палаты. Кто-то поет, кто-то стонет. Сестры милосердия в темно-синих платьях с обязательными чепчиками на волосах.
…и доктор.
Ей слегка за тридцать, хотя выглядит она старше. Некрасива. И темно-зеленый халат, наброшенный поверх простого платья, ей не идет. Платье темное, из какой-то плотной ткани, и пошито неудачно – на груди висит мешком, а на животе натягивается.
Белый воротничок подчеркивает нездоровую бледность кожи.
